Дэвид Геммел - Македонский Лев

Горгон повернулся к Пармениону. — Приведи ребенка ко мне! — велел он. На нетвердых ногах Спартанец подошел к Царю, но меч по-прежнему был в его руке и он был готов вонзить его в живот Царя при первом признаке измены.

— Будь храбрым! — прошептал он мальчику. Александр кивнул. Парменион опустил принца на землю, и мальчик подошел к Лесному Царю, глядя снизу вверх на зеленый, обрамленный змеями лик.

— Покажи свою силу, — произнес Горгон.

— Покажу, — отвечал Александр. — Но только у Гигантовых Врат.

— Значит, ты и есть настоящий Искандер.

— Значит, я и есть, — ответил Александр.

Принц стоял молча со склоненной набок головой, его зеленые глаза следили за клубящимися змеями. — Это настоящие змеи? — вдруг спросил он.

— Настоящие или нет, зависит от того, с какой стороны посмотреть, — ответил Горгон, опускаясь на колено и склоняя голову. Змеи вздыбились, зашипели, их раздвоенные языки выстреливали из-под острых клыков.

Мальчик не пошевелился. — Они не живые, — произнес он.

— Если они тебя укусят, ты умрешь, — заметил Горгон.

— Это не делает их настоящими. Их глаза слепы. Они не могут видеть, не могут чувствовать. И двигаются только тогда, когда ты им прикажешь.

— Также и с моей рукой — а она настоящая.

— Правильно, — согласился мальчик, — и змеи именно такие — продолжения твоего тела, как руки или ноги. Они всего лишь похожи на змей.

— Так ты не боишься меня?

— Я ничего не боюсь, — солгал Александр, выпрямив спину и гордо подняв подбородок.

— Но я для тебя чудовищен и уродлив.

— Ты для меня интересен. Зачем ты выбрал такой облик?

За вопросом последовал хохот Лесного Царя. — Я выбрал его, чтобы вселять страх во врагов. Так и получилось. Получается до сих пор. Но затем война была проиграна, и побежденные были… наказаны? На нас было наложено проклятие, заставившее нас сохранить принятую форму. Ты, Искандер, снимешь это проклятие.

— Ты злодей? — спросил мальчик.

— Конечно. Мы ведь проиграли. Побежденные всегда злодеи, ведь это победители поют песни и меняют историю. Да и в тех формах, что они нам оставили, какой выбор у нас оставался? Взгляни на Пожирателей! Их прикосновение — смерть, их дыхание — чума. Много ли добрых дел сумеют они совершить? Победители оставили нас с ненавистью и горечью в сердцах. Они назвали нас злом, и сделали нас злодеями. Теперь мы живем в соответствии с их представлениями. Веришь мне?

— Будет неучтиво признать, что не верю, — ответил мальчик.

— Правда, — согласился Царь, — но я позволю тебе одну неучтивость.

— Тогда я должен сказать, что не согласен. Парменион говорит, что у каждого человека есть много путей. Если твои слова верны, то тогда все уродливые люди были бы злыми, а все красивые — добрыми.

— Хорошо сказано, дитя, — прокомментировал минотавр, Бронт. — Мой брат забыл упомянуть, что это он — и его союзники — начали войну, принеся смерть и бойню тысячам живых существ.

Горгон встал и покачал головой, змеи зашипели и задвигались. — Только мне показалось, что я веду интеллигентную беседу… А, пустое, давай не будем спорить над пепелищем истории, Бронт. Насколько я помню, с обеих сторон полегли многие тысячи, и брат убивал брата. Пусть всё это кончится с приходом Искандера.

— Не верю, что ты когда-нибудь дашь этому закончиться, Дионий, — печально произнес Бронт. — Это не в твоем характере.

— Вот и увидим, брат. Как там наша матушка? Всё еще скорбит из-за меня?

Бронт издал низкий рык, сжимая кулаки, мускулы на его плечах вздыбились тугими буграми. — Даже не думай об этом, — прошептал Горгон, и его белесые глаза засветились как лампы.

— Не деритесь пожалуйста, — взмолился Александр.

— Никто не собирался драться, — сказал Парменион, становясь между Бронтом и Лесным Царем. — Теперь мы — союзники против общего врага. Разве не так, Бронт?

— Союзники? — процедил минотавр, качая головой. — Я не могу заставить себя поверить в это.

— Можешь, — заявил Парменион, — потому что должен. Война, о которой ты говоришь, отгремела эоны лет назад. Должен наступить тот день, когда о ней не будут вспоминать. Пусть это будет сегодня. Пусть это будет здесь, в этом лесу.

— Ты даже не представляешь, что он творил! — разбушевался Бронт.

— Нет, не представляю. Но мне и не надо. Это путь войны — выяснять лучшие и худшие черты сражающихся. Но война окончена.

— Пока он жив, она не будет окончена никогда, — сказал Бронт, развернулся и зашагал обратно в лес. Александр перевел взгляд на Лесного Царя, и ему показалось, что увидел разочарованное выражение, почти печаль в этих искаженных чертах лица. Потом мрачная, сардоническая мина вернулась на место.