Дэвид Геммел - Македонский Лев

Парменион оставил спартанский строй и перешел к скиритаям. Они были вырезаны не столь тщательно и не были такими уж старыми. У них не было копий, и носили они круглые кожаные шапки.

Тень упала на Пармениона. Он поднял глаза и увидел высокого человека в желтой, вышитой золотом тунике. Он редко видел столь безупречно выглядящего воина: золотые с серебром волосы, голубые, как летнее небо, глаза.

Человек улыбнулся ему: — Ты, должно быть, Парменион. Добро пожаловать в мой дом, юный командир.

— Благодарю, господин. Оказаться здесь — великая честь.

— Да, это правда, — согласился Ксенофонт. — Но ты заслужил эту честь. Пойдем со мной.

Парменион последовал за Ксенофонтом в темный альков, украшенный чудесными изображениями пурпурных цветов, покрывавших стены подобно царской мантии.

— Жребий уже брошен, и тебе выпало сделать ход первым. Скажи мне, какие три первых приказа ты отдашь, — сказал Ксенофонт.

Парменион глубоко вздохнул. Кажется, впервые нервы подводили его, и он понял, что смотрит назад, на толпу во дворе. В реальном сражении, лишь начнется схватка, быстрая смена стратегии почти невозможна, ибо не удастся перестроить тысячи воинов, которые уже отчаянно бьются, звеня мечами и сшибаясь щитами с неприятелем. Вот почему в Игре первые три приказа передавались судьям, и таким образом участник состязания не мог внезапно поменять свое решение, увидев более сильный ход со стороны своего противника.

— Я жду, молодой человек, — прошептал Ксенофонт.

Парменион обратил горящие синие глаза на величественного афинянина. И ответил ему, следя за реакцией пожилого мужчины.

Ксенофонт выслушал невозмутимо, потом усмехнулся и покачал головой.

— Вмешиваться с советами — не дело Старшего Судьи, так что я скажу лишь, что если Леонид изберет одну из четырех — или, может быть, пяти — возможностей, ты будешь катастрофически разбит. Ты, конечно же, учел это?

— Да, господин.

— А учел ли ты также вопрос традиции и спартанской гордости?

— Я желаю только выиграть сражение.

Ксенофонт поколебался. Он уже превысил свои полномочия. Наконец, он вздохнул и вернулся к ритуалу.

— Пусть боги благоволят тебе, Спарта, — сказал он, поклонившись. Парменион ответил таким же поклоном и увидел, как афинянин зашагал к месту, где ожидал Леонид. Он тяжело сглотнул. Если военачальник был дружен с Леонидом, то он мог и посвятить того в боевой план Пармениона…

Даже не думай об этом! Ксенофонт великий полководец, устыдил себя Парменион, и он никогда не станет ввязываться во что-то настолько подлое. Это был человек, который после поражения при Кунаксе видел, как жестоко убивали его товарищей, принял командование над деморализованной греческой армией и пробил себе дорогу через всю необъятную Персидскую империю к морю. Ксенофонт не станет предавать его.

Но он также отец Гриллуса, подумал Парменион, и друг семейства Леонида.

Люди встали с мест, и Парменион увидел, что входит Агесилай, сопровождаемый военачальниками и двумя любовниками. Царь поклонился, когда народ зарукоплескал ему, затем уселся в свое место в центре первого ряда, прямо перед песчаной площадкой. У Пармениона пересохло во рту, и он отошел туда, где стоял Гермий, поднявший взгляд от покрывала.

Ксенофонт подозвал к себе двух других судей. Несколько минут переговорив с ними, он сел рядом с Царем. Первый из судей — стареющий мужчина с коротко остриженными белыми волосами и аккуратно бритой бородой — поприветствовал Пармениона.

— Я Клеарх, — произнес он. — Я расположу армию, как ты приказал, командир. Ты можешь спрашивать у меня советы насчет временных рамок, но больше ничего другого.

Он открыл мешочек у себя на поясе и достал три игральных кости. На шести гранях каждой кости были проставлены номера, от трех до восьми.

— Чтобы решить количество потерь, я буду бросать эти кости. Кубики с большим и меньшим значением будут убраны, и оставшийся выпавший номер будет засчитан, как число павших. Ты понял?

— Конечно, — отозвался Парменион.

— Необходимо простое «да», — заметил Клеарх.

— Да, — сказал Парменион. Клеарх отошел к желтой деревянной армии, в то время как второй судья занял позицию на другом краю площадки у солдат из красного дерева.

В первый раз Парменион задержал взгляд на Леониде. Другие юноши улыбались ему, его глаза таили усмешку. Леонид был безусловно прекрасен, но, помимо желто-золотых волос и красиво очерченного рта, Парменион видел также уродство бессердечия в этом красавце.