Адам Эпштейн - Круг Героев

Едва сойка это сказала, Цитадель начала меняться и спустя несколько мгновений воздвиглась примерно на том же месте с видом на поле боя.

– Элдвин, теперь твой выход! – улыбнулась Скайлар.

Элдвин сосредоточился на самом большом из валявшихся повсюду обломков пьедестала и усилием мысли метнул его в хрустальную урну. Камень с силой впечатался в хрусталь, оставив в нем внушительную дыру. Полыхнуло зеленым, и плененная магия потекла наружу, водоворотом ввинчиваясь в призывающий рог.

Трое фамильяров наблюдали из окна, как из рога валит волшебный дым; как обрывки магии змеятся в воздухе к своим владельцам. Ленточки цветного дыма обвивались вокруг волшебников и, казалось, впитывались сквозь кожу. Изможденные воины-люди, которые с трудом сдерживали превосходящего противника, вдруг заново обрели силы. Заклинания так и посыпались градом, и за какие-то минуты картина сражения полностью переменилась. Звериные скелеты тут и там разлетались в прах, а те, кого чары не достали, обратились в бегство. Росомахи, динго, козлы мчались во всю прыть, уворачиваясь от огненных шаров и шаровых молний. Гундозвери тут же оказались закованы в зачарованные цепи, а остатками глаз-шпионов занялись стрелы-гонцы.

– Вот теперь все позади, – сказала Скайлар.

Едва эти слова слетели с ее клюва, послышалось клацанье и приглушенный стон. Элдвин резко развернулся. Прямо на горке обсидиановой пыли, куда упало тело Паксахары, та восставала из мертвых. Не пушистый серый зверек, а настоящий воин из Армии Мертвецов: на голом скелете с торчащими костями болтались лишь ошметки шерсти и плоти. Паксахара стала зомби.

И трое фамильяров кинулись на нее. Кот, птица и лягух навалились все разом и вышвырнули скелет ведьмы в открытое окно. Зомби Паксахара ухватилась и повисла на торчавшей из стены Цитадели голове льва.

Элдвин, Скайлар и Гилберт смотрели на нее из открытого окна.

– И что теперь? – болтаясь в воздухе, прокричала им Паксахара. – Спихнете меня вниз? Как-то не по-вашему это, не по-фамильярски!

– Не спихнем, – отозвался Элдвин. – Нам и делать ничего не надо. Всё они сделают.

Паксахара задрала череп и разглядела наконец то, что Элдвин уже давно видел. Прямо на нее пикировала стая грифов. Хищники жадно вцепились в ведьму, и Элдвин отвел взгляд. Он только слышал, как она вопила, пока костеглоды рвали мертвое тело. А потом они улетели.

Паксахара была мертва.

В королевство вернулся мир.

– Чтоб я еще раз в рот взял этот редечный сидр? Ну уж дудки! – заявил Джек.

Элдвин хихикнул. Честно говоря, он уже успел забыть, что это такое – посмеяться от души.

Фамильяр и его верный сидели на берегу маленького прудика в Новом Дворце. Они мочили в воде лапы и ноги, а в пруду кружились золотые угри королевы. Здесь у Элдвина с Джеком был укромный уголок, которого, казалось, не достигали заботы и тревоги внешнего мира. Джек все вспоминал беспокойные дни, проведенные вместе с Марианной и Далтоном в погребе Каменного Ручья. Лишь когда магия вернулась к ним, трое верных отважились покинуть свое подземное убежище и возвратиться в Бронзхэвен.

– А про маринованную кукурузу и слышать больше не хочу, – продолжал Джек.

После гибели Паксахары миновала неделя, и Элдвин большую часть этого времени мирно проспал. Нет, как хотите: не-зевай-орехи, конечно, вещь незаменимая и с ними долго протянешь без отдыха, но ничто не сравнится со сном на мягкой атласной подушечке, да еще когда твой верный рядом.

Элдвин поднял взгляд на висячие светильники, которые снова парили над стенами дворца. Едва только Паксахары не стало, Лоранелла привела в порядок зачарованные преграды и восстановила погодные заклинания. Огромия стремительно возвращала себе былое величие.

Поодаль перед паутиной желаний стояли Далтон с Марианной. Они, разумеется, пытались все скрывать, но получалось у них так себе – Элдвин то и дело видел, как эта парочка держится за руки.

Скайлар с Гилбертом сидели на противоположной стороне пруда. Лягух жевал гусениц, потом сплевывал их на ладонь и скармливал Теньку. Призрачный щенок радостно лопал угощение. Рядом Писарус строчил под диктовку Скайлар. Когда приключение подошло к концу, сойка решила, что должна оставить воспоминания. Ее вдохновили на это многотомные дневники Кальстаффа.