Ника Созонова - Два голоса

— Едем.

В электричке ты опустил голову мне не плечо и закрыл глаза. Задремал?.. Я тоже прикрыла веки.

— И еще одна вещь, касающаяся майя, — пробормотал ты. — Слышала, наверное, об их календаре, заканчивающемся в декабре 2012-го года?

— Конечно. Многие ждут часа "икс" в панике.

— Если прав тот чудак-американец, который считает этот календарь галактическим посланием человечеству, то получается, что по законам космоса человеческая жизнь ничего не стоит. И любви — в земном смысле слова — там нет.

— Потому что майя приносили человеческие жертвы?

— Да. Высокоразумные посланцы из космоса внедрили свое послание в ритуалы бесчеловечного народа. Хотя в то время возникли уже гуманные религии типа буддизма или зороастризма.

— Если в законах мироздания нет милосердия и любви, что в них тогда основное?

Ты немного подумал.

— Наверное, красота. Майя были великолепными архитекторами, очень любили цветы. Почитали поэтов.

*** — Прогулка, как ни странно, не утомила меня, а взбодрила. С тобой же было наоборот: ты едва добрался до дома.

— И ты не пустила меня на встречу с Клоуном и Скобой. Поехала сама.

— Они ничуть не удивились. Даже обрадовались, увидев меня. Когда я объяснила, в чем дело, проводили к барыге, купили мне — на те деньги, что я принесла, сразу несколько доз, про запас. Проследили, чтобы товар был качественный.

— Молодцы, парни.

— Под дозой тебя почему-то опять потянуло на серьезные разговоры… ***

— Обещай мне одну вещь. Заранее. Хорошо?

Обычно под кайфом ты говоришь очень медленно, голос течет как болотистая река. Но сейчас интонации были жесткие.

— Хорошо.

— Какая ты послушная…

— Ты уже говорил мне это недавно. Что я должна тебе обещать?

— Не делать той вещи, к которой я склонял тебя сегодня — я прикалывался, играл. Не убивать себя, когда я умру.

Я фыркнула.

— И только-то? Какой пустяк!

— Не ерничай.

— От кого другого, но слышать такое от тебя?!..

На твоем лице была мука — несмотря на недавно принятый глоточек рая.

— Глупая. Дело не в христианских догмах и запугиваниях, не в запрете на отпевание самоубийц и всяких посмертных карах — я на это плюю.

— А в чем?

— Просто мы не встретимся. Потом. Понимаешь? Попадем в разные места. Я кое-что в этом соображаю, поверь.

6.

Тебе нелегко давались прогулки. Ты не жаловался и даже шутил чаще прежнего, но я чувствовала, что тебе уже не бывает нормально или терпимо. Кололся ты теперь только дома — я настояла, чтобы ты вышел из тройственного союза. Еще раз встретилась с Клоуном и Скобой и объявила, что ты больше не появишься. Они не огорчились и не возмутились. Скоба пробурчал, что рад за тебя, а Клоун отвесил мне шутовской поклон и расшаркался.

Денег от продажи бронзовой статуэтки хватило дней на десять. Потом я снова съездила, уже одна, в пустую квартиру и затем к антиквару.

Постепенно ты стал колоться чаще, чем раз в день. То и дело я натыкалась на шприцы и кровавую вату. Я ничего не говорила тебе, но было больно, очень больно. И ничего поделать с этим не могла.

*** — Я знал это. Но бывает жажда, которую не утолить: чем больше пьешь, тем она сильнее.

— Твоя жажда тебя убивала.

— И тем не менее, однажды ты тоже захотела напиться из этого колодца. Мой пример впечатлил?

— Я просто хотела понять. Стать еще ближе — насколько это возможно. Но лучше, если об этом расскажешь ты. ***

У меня началось поражение тканей в том месте, куда я обычно кололся. На шее образовалась гематома с нагноением. Я надевал свитера с высоким воротом и не снимал их на ночь, чтобы ты не увидела язву. Она болела и зудела ежесекундно. Я стал колоться во внутреннюю сторону бедра, хоть это было очень неудобно и требовало не одной попытки. Но шея не заживала, напротив: язва росла и выглядела все более пугающе.

Однажды ты увидела — вошла в ванную, когда я забыл закрыть задвижку. Глаза наполнились таким страхом, что я позволил отвести себя в больницу. Уверен, если б не ты, со мной и возиться бы не стали — отправили восвояси и открыли форточку, чтобы проветрить помещение. Но ты настаивала, сердилась, совала деньги — взамен страхового полиса (которого у меня, естественно, не было), и мне сделали чистку. По быстрому, без наркоза. Заметив, что еще два-три дня, и заражение было бы не остановить, кранты. Процедура была мучительной, я орал, не в силах сдерживаться, а ты в коридоре плакала, слушая мои крики.

Ты довезла меня в такси до дома, с забинтованным горлом, ошалевшего, где я тут же отрубился, упал в тяжелое забытье. Но вскоре очнулся от стойкого ощущения, что происходит что-то нехорошее. Войдя на кухню, увидел тебя, сидевшую за столом и внимательно изучающую наполненный шприц. Левая рука у плеча была перетянута жгутом.