Марина Дяченко - Одержимая

— Пусть заметут, лишь бы не здесь, — мудро ответил другой.

И бросил взгляд на освещенный дом, откуда доносилось уже нестройное, но душевное и громкое пение.

Третий молча убирал лужайку: поднял один велосипед, унес за угол, прислонил к стенке гаража. Потом второй отнес туда же.

Ирина снова заглянула в холл. Алисы не было видно.

Ведьме захотелось водки.

Она прокралась в зал, на свое место, и наконец-то доела соленый огурец. Потом сама себе налила стопку и опрокинула; сразу сделалось теплей, и перестали дрожать руки.

— Вот так и спиваются, — сказал демон.

— Тебе все равно нельзя, — огрызнулась Ирина. — Который час?

— Я тебе часы или будильник?

Ирина поискала взглядом Алису. Старый художник сидел, пригорюнившись, опустив голову на руку: устал, наверное, за длинный день бесконечных поздравлений. Его родственники и друзья общались, каждый в своем кружке; подали сладкое, и гости бродили по залу с кофейными чашечками в руках.

Рыдает в туалете, подумала Ирина.

Гостевой туалет был велик и светел, в нем пахло розарием — и табачным дымом; две чопорные дамы курили на диване и беседовали не об искусстве, как можно было предположить, а о взятках в каком-то провинциальном институте. Алисы не было.

Рыдает в другом туалете, подумала ведьма уже с оттенком тревоги. Ясно, что после такой сцены ей надо побыть одной…

Особенно если она хоть немножко любила этого гадкого типа.

Она увидела управляющего Толика — и решительно подошла к нему:

— Где Алиса? Вы не видели?

— Нет, — ответил он без удивления.

Она взяла его за пуговицу и притянула к себе.

— Сегодня у нее болела голова, — доверительно шепнула в ухо. — Может быть спазм… Короче, найдите ее, ей пора принимать лекарство.

— Вы кто? — Он снова оглядел ее с головы до ног, от кроссовок до хвоста на макушке. — Вы ее врач?

— Я ее личный тренер, — сказала Ирина сурово. — Попросите ее найти.

И, убедившись, что Толик действительно подзывает к себе обслугу, вышла на крыльцо.

Во дворе мерцали гирлянды. Светились красным огоньки сигарет: сытые и пьяные гости вырвались на свежий воздух. Ирине остро захотелось курить.

— Алиса! — позвала она в темноту.

— Миелофон! — гнусавым голосом отозвались от группы гостей.

И несколько голосов засмеялись.

Лучше бы у нее по-прежнему болела голова. Лучше бы она была пьяной, с пеленой перед глазами, лучше бы мысли путались, а ноги заплетались.

Но она соображала очень ясно. История отношений с Вовой была освещена, высвечена, будто картина на выставочном стенде. И в этой истории много было ненужного, но было и дорогое.

Тем хуже.

Алиса остановилась перед любимой картиной деда; она помнила ее с детства. Пляж, мокрый песок, в котором отражаются, как в зеркале, играющие дети. Тогда все было просто: безо всяких сюрреалистических поисков, без фальшиво-пафосной мути.

И туда уже не вернуться, на этот мокрый пляж.

Она потихоньку вышла через боковой вход. Постояла, дыша воздухом. Вовы уже не было и в помине; так легко представить, что он приснился. Что это был прекрасный вначале, потом горький и страшный, потом унизительный сон; на лужайке перед входом, где вот только что, несколько минут назад, стоял «Пежо», приглашенные пиротехники готовили свой фейерверк. Ох взорвется, засверкает, ох рассыплется огнями…

А потом Алисин взгляд наткнулся на велосипеды.

— Тут один выход?

Охранники смотрели на нее подозрительно.

— А в чем, собственно, дело? — начал первый, тот, что скручивал Вову.

— В том, что вы точно знаете, что Алиса не выходила? Потому что в доме ее, похоже, нет.

Охранники переглянулись.

— Ну, есть еще калитка, — сказал второй. — Там, сзади, возле черного хода. К реке, если что, но обычно там не ходят, обычно к реке на машине, потому что…

Ирина перестала его слушать.

Два велосипеда было прислонено к стене гаража еще пятнадцать минут назад. Два. А теперь там стоял один.

И эти тропинки она тоже знала с детства. Правда, в здравом уме ей не пришло бы в голову взгромождаться на велик в длинном платье и в босоножках на высоких шпильках.

Но она приноровилась. Каблуки болтались в воздухе, не касаясь педалей. Платье развевалось, обнажая колени; некому было смотреть, осуждать или вожделеть, Алиса ехала через ночь, кое-где подсвеченную фонарями.

Тропинка влилась в проселочную дорогу. За оградами лаяли и затихали собаки — они передавали друг другу Алису, как олимпийцы — факел.