Хаген Альварсон - Девятый Замок

Кубок прошёл вкруговую и вернулся к нашему колдуну.

— А как твои дела, Снорри-хозяин? — спросил Асклинг.

— Не жалуюсь. Бездельничать не приходится. Летом снова путешествовал. Помнишь, Корд, книгу Унтаха кан Орвен? Я отвёз эту книгу его родичам, на Чёрный Перевал.

— Ты отвёз что?! — воскликнул друид, страшно глядя своими зелёными очами.

— Книгу. Меня там хорошо приняли. Но это потом. А сначала наставили копья, а я же ни слова их языка не знаю. Ну откуда бы мне знать?.. Достал эту книгу и протягиваю: "Унтах кан Орвен". Они переглянулись и отправили меня к старшим.

— Это правда, что ими правят женщины? — спросил Дэор.

— Не совсем. Просто все при своих занятиях.

— А правда, — спросил Асклинг, — что там в озёрах водятся чудища?

— Я не видел, и не думаю, что кто-то может жить в таком холоде. Озера ледяные. Я поклялся — до Замка — что пересеку весь Эльдинор только для того, чтобы искупаться в подземном пруду.

— И как удовольствие? — полюбопытствовал Дэор.

— Сомнительное, — буркнул я. — Но зато я не скажу, что свартальфы — плохие хозяева. Я виделся с матерью Унтаха, престарелой Орвен. Знаете, о чём она спросила? Одел ли он шарф! Шёлковый шарф, который она сама ему сшила! Они их повязывают на шею и правое плечо. А я забыл, одел ли он тогда этот проклятущий шарфик. Как он колдовал — помню. Как мы рубились — помню. Как он умер с волчьей улыбкой на устах, обагренных кровавой пеной — помню. Но Мунин, ворон Всеотца, оставил меня, когда она спросила о шарфе.

— А ей ты что сказал? — спросил Аск тихо.

— Я похож на дурня? Сказал — одел, конечно. Она улыбнулась, тепло, нежно, спокойно, и погладила меня по голове. Сыном назвала. Мне дорого стоило не разрыдаться в тот миг…

И тут наш чародей Корд'аэн О'Флиннах захохотал. Он хохотал, как полудурок, улыбка бешеного уродца исказила его лицо, и я понял, что ещё никогда не видел его таким. Безумным. Бессердечным. Захлёбывающимся чужим несчастьем, чужим горем, чужой скорбью. Я не хотел видеть его таким — падальщиком, стервятником, вороном-трупоедом, вонючей росомахой… упырём, икающим в наслаждении укуса.

Но — видел.

Отсмеявшись, он пригубил пива и молвил:

— Старые счёты, Снорри… Я… мы не очень любим древнюю Орвен. Я искал ту книгу. Я рыл трупы цвергов в её поисках. А она оказалась у тебя. У тебя! А там, под кожаным переплётом, — страницы, исписанные судьбами. Теперь там прибавилось страниц. Когда та книга будет дописана… Это будет прекрасная вещь, из тех, которые губят владельцев и меняют судьбу мира.

— И ты хотел сжечь её? — спросил Асклинг. — Или прочитать?

— Я хотел дописать эту книгу. Видно, не судьба.

Потом помолчал немного и добавил своим обычным голосом, мягким и тёплым:

— Снорри, я знаю, ты разделил с ним смерть. Но этот смех — единственное, за что я не стану просить у тебя прощения. Мы с ним — не просто враги. Над врагом я бы не смеялся… И то, что мы стали втроём и загадали Кромахи загадку, мало что меняет. Он достойный человек, великий воин, великий чародей, великий поэт, и прежде всего — верный сын своих родителей и своего народа. Он — самый большой упрёк этому миру. Что говорить — мы все упрёк девяти мирам…

Я горжусь нами. И ненавижу нас. И… я люблю вас, друзья. Всех вас.

Он поднялся с полным кубком в руке — закованный в суровость, облачённый в величие, а багряницей ему было мрачное торжество на самом краю смерти — и хребет мой сам вытянулся ратовищем копья, заставляя встать. Асклинг и Дэор также стояли, печальные и суровые, в ожидании священного круга чаши. Корд отпил молча и опусти взор, а кубок перешёл к Дэору.

Не надо быть мудрецом, чтобы понять, за кого мы пили. Чаша двигалась в торжественном безмолвии, и мне казалось:

Борин в волчьей накидке принимает чашу, отложив свою рогатую арфу, кивает в знак благодарности, и хитро улыбается;

Дарин, молодой сын конунга, принимает чашу из рук скальда, высоко поднимает над головой, и взор его сияет, как у ребенка, а шёлк на плечах кипит молодым вином;

Тидрек, ворчливый мастер-ювелир, забирает чашу у ярла, пьёт, а после кряхтит, отжимая одной рукой свою чёрную курчавую бороду; он бурчит и глядит исподлобья, но глаза его светлы;

Эльри с важным видом отпивает и кивает — мол, пивовар постарался! — а потом смеётся, грубо, но заразительно;

а еще с нами пили Рольф Ингварсон, чьё тело мы сожгли в Девятом Замке, и чей меч я передам в наследное владение своему сыну как бесценное сокровище; Фрор из Эмблагарда, что мечтал убить дракона, но не смог убить дракона в себе; Унтах, сын Орвен, искупивший на стенах Норгарда какой-то страшный грех перед своим народом; трое Лундар, прекрасные, как сам лес; и ещё многие, многие другие, которых я не видел, но которых видели мои друзья;