Христофор заваривал чай. Делал он это обстоятельно, не спеша, получая от самого процесса явное удовольствие. Чайник был самый обычный, не зачарованный, он уютно устроился на огне и теперь тихонько сопел, сверкая начищенным медным боком и исторгая тонкие струйки пара. На маленькой кухне собрались все, включая Ясона, оттого она казалась совсем крошечной. Прежде ей не приходилось вмешать в себя более трех человек.
— Ремонт обойдется в хорошую сумму, — сказал Христофор, задумчиво глядя на чайник. — И я уверен, что таких дубовых панелей больше не делают. Прошлого века еще, шутка ли…
— О панелях ли печалиться? — Марк покачал головой. — Меня больше беспокоит два трупа в нашей гостиной. На мой взгляд они совершенно не вписываются в интерьер, даже если интерьером можно назвать то, что там сейчас творится.
Я зевнула. Сонливость вернулась и я уже с полчаса клевала носом. События, люди, слова, лица — все это было крошечными, но чертовски тяжелыми кирпичиками, каждый из которых невыносимо давил. Смертельно хотелось спать. Даже не так — хотелось уйти в сон. Провалиться в него, как в бездонный погреб.
— Трупы — ерунда. Как нам объясняться с префектурой? Дел мы навалили — ой-ей-ей… Могут забрать лицензию…
Один лишь Ясон сохранял оптимизм и присутствие духа.
— Вы мне другое объясните, господа и дамы. Трупы, панели — это ладно… Разберемся. Я на счет серва вашего не понял. Отчего это он стихи забывал?
Христофор снял с огня чайник, разлил кипяток по чашкам. К чаю он всегда добавлял по щепотке каких-то сухих таврийских трав, отчего тот пах ранней осенью и можжевельником.
— Да кто его знает, — отмахнулся Кир, притягивая к себе самую большую, исходящую паром, чашку. — Я пытался посмотрел его церебрус, когда… В общем, когда Буц его разобрал. Разбит в крошку. Так что врядли мы когда-нибудь по-настоящему поймем, что представляло из себя то существо, которое мы звали Ланселотом.
— Не пойму я тебя…
Чародей вздохнул.
— Когда кто-нибудь из вас начнет понимать хоть немного из того, что видит и слышит, я наверно найду другую работу. С вами уже не будет так интересно. И не смотри на меня так. Ладно… Ланселот валял дурака с самого начала. И валял так, что совершенно запутал всех нас, причем каждого на свой манер. Он, конечно, не мыслитель и не гений, но его… кхм… нестандартные способности действительно сыграли известную роль. Во-первых, мне и в голову не могло придти, что этот увалень может видеть чары и понимать их смысл. В своем роде покойный Ланселот был не просто поваром, он был и чародеем, хоть и пассивным. Во-вторых — эта его способность мыслить… Я не хочу судить о том, насколько он был человеком, все это отдает дешевой философщиной, но факт остается фактом — мысль о том, что зло должно быть наказано, пришла ему в голову самостоятельно. Вот к чему приводит способность думать. И он решил наказать зло. Наказать так, как это показалось ему уместным.
— Попытаться отравить четырех человек так чтоб при этом не сработал запрет на агрессию? — Ясон потрепал бороду. — Хорошенькую защиту ставят нынче господа имперские чародеи!
— Тут тоже все просто, если разобраться. Даже не надо собирать по кусочкам церебрус чтоб восстановить мотивы и события. Травить Диадоха не было нужды — в его тарелку яд подсыпал Макелла. Так что тут совесть Ланселота была совершенно чиста. Что же до тех трех…
— Можно я скажу? — оборвала я Кира.
— Валяй.
— Мы сравнивали Ланселота с человеком не случайно. Ясон, помнишь ты говорил мне, что мешает обычному человеку, вроде любого из нас, убить себе подобного? Вера, уважение… Ничего этого нет у серва. У него есть только разум, для которого любое насилие — табу. Пока разум прост и чист, как у младенца, с этим не возникает никаких проблем. Любой вред человеку невозможен — серв ведь отлично понимает, что такое «вред». Проблема Ланселота была в том, что он оказался слишком умен. Это был серв, который научился смотреть дальше, глубже — это его и сгубило. Не считая еще четырех человек. В один прекрасный момент он понял, что люди, которым он служит — убийцы. Кражи, мошенничество — это вещи, которые обычному серву вовсе непонятны, но с ними Ланселот мирился. Он понимал их как вред, но его природная лояльность была сильнее. Когда дело дошло до сознательного лишения жизни, Ланселот не смог оставаться в стороне.
Ясон только крякнул.
— Так он был благородным убийцей?
— Сервы не знают благородства. Они просто действуют исходя из собственных принципов, заложенных в церебрусе, и обстоятельств. Если ты видишь приготовления к убийству, но ничем им не мешаешь — ты становишься соучастником. И это усвоил Ланселот. Так, Кир?
Читать дальше