Алиса Акай: История одного ужина [СИ]

Кир потрясенно пробормотал:

— Невозможно…

— Это необходимо для выполнения функций. Зачарованные яды. Зачарованные специи. Зачарованные печи. Повар должен уметь это видеть. Чтобы избежать ошибки.

— И ты избежал ошибки…

— Я нашел яд в форели господина Диадоха.

— И не стал об этом никому говорить. Понимаю… Найти яд и не сообщить о нем — это же не убийство. Просто невнимательность. Рассеянность. Но зачем ты переложил яд в тарелку своего хозяина? И как ты это сделал?

— Я не перекладывал.

Я поняла. Понимание не упало на меня громом с небес, не раскололо землю. Я просто ощутила мягкий толчок в темечко. Слабый, но достаточный для того чтоб я едва удержалась на ногах. Дыханье мягко перехватило — словно я заглянула в бездонную пропасть, с трудом удержавшись на крутом краю.

— Ланселот… Ты… Ты ведь просто добавил яд в остальные порции?

И Ланселот, существо с телом рыцаря и разумом машины, ответил:

— Да.

— Ты отравил все!

— Да.

Макелла поперхнулся.

— Вы имеете в виду, что отрава была везде? Этот ублюдок хотел отправить на тот свет всех четверых?

— Именно. Просто Иоганес поторопился и умер первым. Вы просто не успели. Съешь вы по куску, сейчас были бы мертвы. Слишком человечен… Вот она, глубина разума. Стремление восстановить справедливость — это весьма в человеческом характере. В серве проснулся не убийца. В нем проснулся судья. И он попытался осуществить правосудие в собственном понимании. Убийцы должны умереть.

Макелла отшвырнул стул и оказался рядом с сервом. Револьвер в его руке, смотрящий прямо в глухой белый шлем, заметно дрожал.

— Значит, он… Как просто.

— Димитрий…

— Не сейчас, Евгеник! Этот металлический истукан хотел отравить нас как крыс!

— Точно так же, как вы хотели отправить своего товарища, — я пожала плечами. — Он действовал по вашим правилам. Вам попросту повезло.

— А Диадох?!

— Полагаю, серв нанес ему визит прошлой ночью. Пока Буц был на ремонте, никто не мешал ему незамеченным покинуть особняк и так же вернуться. Мы привыкли к нему как к мебели, так что ему не сложно было этим воспользоваться. Не знаю, как он пробрался в дом Диадоха. Может, сказал, что у него есть важное сообщение от кого-нибудь из вас или воспользовался другой хитростью. Но как он принудил Диадоха принять яд?

Ланселот молчал несколько секунд, потом просто сказал:

— Силой. Я заставил его.

Христофор что-то нечленораздельно пробормотал. Он уже не смеялся. Зато смеяться захотелось мне. Горький смех усталости щекотал меня изнутри.

Так просто. Так по-человечески.

— И нам даже не надо гадать, где серв раздобыл отраву для Диадоха. Кир?

Маленький чародей печально кивнул.

— Здесь, конечно. В моей лаборатории. Если он чувствует чары, это было несложно. Какие же мы дураки…

— Вы, — поправил Макелла неожиданно спокойно. — Только вы.

Выстрел разорвал тишину, раздробил ее на крохотные дребезжащие кусочки. Я не могла увидеть пулю, но увидела, как освещается растущим изнутри оранжевым цветком дуло револьвера. Голову серва мотнуло в сторону, мне даже показалось, что она отделилась от тела и сейчас отлетит в сторону, но ничего такого не произошло. Ланселот повернулся так быстро, что Макелла не успел второй раз нажать на спусковой крючок. И рука серва в белоснежном доспехе легла на плечо господина начальника филиала Кредитного Товарищества. Я услышала треск — плотный и влажный треск вроде того, который бывает, если разломить спелую сочную дыню тупым ножом. Доспехи Ланселота потеряли свою белизну, окрасились красным и серым. И что-то мягкое тяжело упало на пол. Евгеник успел несколько раз выстрелить, доспехи серва отозвались на это тонким вибрирующим дребезжанием. Потом кто-то страшно, захлебываясь, закричал, и господина Евгеника тоже не стало. Я закрыла глаза.

Когда я их открыла, стояла тишина. Ланселот молча стоял над тем, что когда-то было господами Димитрием Макеллой и Михаилом Евгеником. В его шлеме, там, куда попала пуля, была глубокая неровная вмятина, а броня оказалась во многих местах заляпана кровью, которая мне показалась горячей — от нее шел пар. Серв спокойно обозревал комнату. Как довольный повар, созерцающий сотворенный им кулинарный шедевр. Только сервы не умеют чувствовать удовольствия. Даже те из них, кто оказался наделен слишком человеческими чертами.

— Кажется, в трапезундском филиале Кредитного Товарищества только что произошло очередное сокращение кадров, — невозмутимо сказал Христофор, оставшийся сидеть за столом. — Никому не двигаться. Оставайтесь на месте. Таис, все в порядке. Марк, не надо.