Алиса Акай - Слуга [СИ]

Но ни в коем случае нельзя выходить в такую погоду из дома. Человек, неосмотрительно оказавшийся без защиты стен, меняется. Он делается тревожен, беспокоен, холодная сырость проникает в него, отчего ему кажется, что и все его тело состоит из стылой осенней воды вперемешку с лиственной трухой. И вокруг его окружают такие же попутчики и собеседники — серые лица, холодные глаза, напряженные губы, мокрые плащи. Ужасно скверно.

Когда я вышла из трактуса, порыв ветра, точно желая отыграться за минутную мою безопасность, стеганул сбоку, да так, что я едва удержала зонт. Еще хуже пришлось в саду — колючие ветви только и ждали удобного момента чтоб хлестнуть меня поперек спины или шипя, точно огромные многоглавые гидры, треснуть по лицу.

Чувствовала я себе препаршиво и виной тому была не только разыгравшаяся непогода. Ужасно ныл живот, сухость во рту казалась непереносимой, а в правый висок кто-то воткнул длиннющую раскаленную иглу, которую при каждом шаге с садистким удовольствием проворачивал, отчего по позвоночнику разливался отвратительный липкий холод.

Похмелье, вот как это называется, дорогая Таис, обычнейшее похмелье.

Все вокруг вызывало отвращение, до того сильное, что зубы готовы были перетереться друг о друга. И серое осеннее утро казалось сосредоточением всей мерзости мира, скопившейся по чьей-то злой прихоти вокруг меня. Гудящие и пыхтящие трактусы, утренние прохожие, глядящие себе под ноги, шмыгающие по тротуарам коты — все это лишало душевного равновесия, выводило из себя. Хотелось спрятать голову под подушку и молча страдать до обеда, упиваясь собственной слабостью и беспомощностью. Потом выползти на кухню, сварить крепкого бульона и остаток дня провести в блаженном отупляющем забытьи, бездумно листая книги и альбомы даггеротипов.

Случись такое отвратительное утро еще совсем недавно, скажем, года пол назад, я бы именно так и поступила. Факультет наш был дружным, а шумные гулянки будущих имперских юристов гремели часто и имели репутацию одних из самых громких в городе, так что похмельное состояние мне было хоть и не досконально, но знакомо. Однако уже второй день я уже была служащей Общества по скорейшей наладке, починке и ремонту зачарованных вещей, и мысль о том, что придется звонить по телевоксу Ласкарису, выдумывать какие-то глупые и неправдоподобные причины, была неприятнее похмелья.

Поэтому — никакого кофе с метаксой, никакого свитера. Вместо них — холодный и мокрый поручень трактуса, тяжелый зонт, не спасающий от брызг в лицо, и дежурная вежливая улыбка на лице.

«Чтоб я еще раз… — мучительно плыла в звенящей голове мысль, пока я пробиралась через мокрые дебри христофорова дома. — Чтоб еще раз осталась на ужин…»

Но ужин был решительно ни в чем не виноват, грешить приходилось лишь на саму себя и это добавляло мучений. Ужин был великолепен. Все собрались в столовой и я впервые увидела вместе всех своих сослуживцев за одним столом. Христофор был весел, еще до ужина немного пьян, усадил меня на почетное место и без устали произносил тосты в мою честь, что льстило, но в то же время и утомляло. Стол был обилен и многообразен, не будь его выточенные в прошлом веке ножки так крепки, он непременно подломился бы от количества водруженных на его дубовую спину яств и блюд.

В этом доме не жаловали иностранную кухню. Отсюда без жалости были изгнаны ставшие привычными гостями в тратториях норманнские круасаны, джапонские суси, баварские чесночные колбасы и нелепые чешские кнедлики. Здесь, от одного конца стола до другого, царствовала настоящая ромейская кухня, впитавшая в себя и холодный бриз Черного моря и раскаленное солнце Сицилии и запахи египетских печей. Исключением был лишь словенский пирог с почками, да и тот жался на столе неуверенно, чувствуя себя случайным гостем на этом пиршестве животов.

Там был куриный пирог по-серрски, огромный, как праздничный торт, залитый, точно золотом, расплавленным сыром. Пышущие паром глубокие тарелки авоглемоно [9] Авоглемоно (греческая кухня) — рисовый суп. , из старинного фарфора, с вензелем предыдущего императора. В них, среди переливающихся золотых медалей жира, плавал рис, точно дно устилали тысячи жемчужинок, изумрудные хвоинки укропа и розовое распаренное мясо. Мусаку [10] Мусака — традиционное блюдо из баклажанов на Балканах и Ближнем Востоке. подавали в блюдах, во всем многообразии, которое может существовать в пределах Ромейской империи от запада до востока — мусаку по-никонийски, мусаку по-анатолийски, мусаку с острова Крит, с моллюсками и особенным горьким сыром, мусаку македонийскую, такую острую, что губы пылают как от змеиного поцелуя. Гоферия пиака — тушеная рыба с островов Средиземного моря — покоилась на салатных листьях, еще блестящих росинками масла. Ее белое соленое мясо таяло на языке, оставляя привкус далекого моря, которого я никогда не видела. Афелия [11] Афелия (греческая кухня) — свинина с кориандром в красном вине. , залитая янтарным соусом, терпеливо ждала, коктеливо спрятавшись под веточками сельдерея. Поджаристые бока свежих софрито [12] Софрито (греческая кухня) — тушеная в соусе телятина. манили своей упругостью.