Павел Филатов - Слуга Света

Над столом кружила муха — черная, крупная, деловито закладывала круги над вазочкой с вареньем и негромко жужжала. Кроме меня, на насекомое, никто не обращал внимания — слишком увлечены разговором. Разговором, в общем-то, ни о чем, и обо всем сразу. Родители обсуждали общих знакомых, работу, и непременно школьные дела своих детей. Все как всегда. Мне происходящее словоблудие, успело изрядно надоесть. Поэтому-то я украдкой, чтобы никто этого не заметил и не обвинил меня в невоспитанности, осматривался по сторонам. К сожалению, ничего интереснее мухи, так и не заприметил. Насекомое же, видно почувствовало внимание к своей персоне и решило показать себя во всей красе: начало закладывать виражи, которые больше пристали самолету-истребителю.

На кухне, за столом нас сидело четверо — я с мамой, и тетя Лена со своим обожаемым Мишенькой. О нем, о любимом и прекрасном Мише сейчас, как раз, и шел разговор. Собственно все разговоры, которые вела тетя Лена, рано или поздно, неизменно переключались на ее сына. И какой он у нее умненький, и какой красивенький, и талантливый, и замечательный, и друзей то у него много, и девочки на него внимание обращают, и ути-пути. Тьфу! Муха, честно говоря, мне и то симпатичней.

Причин для неприятия Михаила у меня было предостаточно. Дело не в моей зависти к нему и его мнимым успехам — такого не было и в помине. Тетя Лена многое преувеличивала, а еще на большее закрывала глаза — лишь бы видеть в своем сыне, то, что хотела видеть — идеального ребенка. Она ошибалась, но, как и многие родители, когда разговор заходил о собственных детях, никогда бы этого не признала. Чужие слова ее ни в чем не убеждали, а лично убедиться в том, что Миша далеко не ангел, возможности не предоставлялось. Он не давал ей повода усомниться в своей исключительности, совершая низости вдали от ее бдительного ока.

Это при своей и моей маме Миша пай-мальчик. Сидит, глазки скромненько потупил, и мелкими глоточками прихлебывает чай. Щеки свои полные кремом от пирожного испачкать успел, смотреть противно. Так вот, это я к тому, что когда нам приходиться с ним оставаться наедине, он перестает строить из себя того, кем хочет видеть его мама, и становиться самим собой. Поверьте, на редкость противный человек — жестокий, ехидный, вредный. Тетя Лена ему внушила, какой он исключительный, и, самое печальное, что он ей поверил.

Затем его мама посчитала, что в чаде непременно должны проявиться лидерские качества. Как же Михаил может ослушаться? Тем более, что сама идея лидерства пришлась по нраву. Начал эти самые качества проявить, в меру своего понимания. Выразилось это в том, что он запугал сверстников со двора и многих одноклассников. Что и не удивительно, так как в свои тринадцать лет, и при росте в сто семьдесят пять сантиметров, весил он примерно килограмм девяносто. Хрюшка такая приличная! Окружил себя такими же малолетними негодяями, и принялся избивать своих сверстников и одноклассников. Причем, объектами для своих насмешек, неизменно выбирал людей слабых, которые не смогут дать отпора, и сразу же признающих его исключительные лидерские качества. А Мише только этого и надо — ума-то нет. Он попробовал как-то раз ко мне, пару месяцев назад, подкатить. Я ему, вроде как, не оказываю должного уважения, и не испытываю поклонения перед его многочисленными талантами. Однако я только кажусь безобидным ботаником переходного возраста, со своими закидонами. Тихий, высокий, но худой, не раскаченный, я, тем не менее, уже пару лет посещаю секцию самбо. Михаил об этом факте то ли не знал, то ли забыл, то ли не придал значения, посчитав, что сильнее. В общем, огреб он от меня тогда по первое число, приятно вспомнить.

Я аккуратно отковырял миниатюрной серебряной ложкой, кусочек от пирожного и отправил его в рот. Прожевал, довольно улыбнулся и отпил чай. Красота! Если бы еще не приходилось слушать причитания тети Лены и любоваться жирной физиономией Миши. Но это мечты, такие же, как не ходить в школу, а целый день лежать на диване и читать книги.

Прислушался. Тетя Лена как раз вещала о том, что ее сыночку отправляют на стихотворную олимпиаду. Я едва чаем не подавился! Чего там этот Пушкин доморощенный написать может? Попросить что ли, чтобы прочитал, что ни будь из своего, бессмертного? Нет, не стоит, он все равно отмажется, а на меня еще больше обозлиться! Будет мстить, как всегда, по-мелкому.