Елена Павлова - Золотой Лис

Другие плети лезли выше, цепляясь за шершавые камни. Стась повёл взгляд вверх по стене, но охнул и зажмурился: свет ярко-голубого весеннего неба резанул по глазам и голова от высоты закружилась. Жар у него, жар. Хозяева, дома есть кто? Помру ведь на пороге!

Стась поднялся на крыльцо и отчаянно задубасил в дверь кулаком. Прислушался. Серко тоже слушал, склонив голову набок, часто дыша и насторожив уши. Гулкая тишина ответила им.

— Открывайте! — хрипло заорал Стась, заколотил в дверь уже ногой — а что терять-то? Не до вежливости ему уже! Быть бы живу! Серко тоже опять загавкал. Тишина. Стась, чуть не плача, схватился за ручку — медный шар, дёрнул — и чуть не слетел с крыльца: дверь неожиданно легко открылась. Просто надо было тянуть, а не толкать. Изнутри повеяло теплом, и Стась шагнул туда, не задумываясь, на толстый серый ковёр, начинающийся от самой двери. Мимо проскочил Серко, встал, виляя хвостом и насторожив уши. Дверь сзади мягко и неслышно закрылась сама, но темно не стало, хоть окон здесь и не было. Стась набрал воздуху — хотел погромче позвать хозяев, попросить у них поесть, попроситься переночевать, он много чего ещё хотел попросить, но простуда взяла своё:

— А-а-апчхиу-у-у! Блин! — голова мотнулась, ударилась обо что-то с деревянным стуком, и биллион квинтильонов пылинок, накопившихся в башне за десять лет, взметнулись, рухнули и погребли под собою мальчика и его пса.

Проснулся Стась от того, что мама зачем-то быстро и часто возила у него по лицу мокрой, теплой и грубой тряпкой.

— Ма-ам, ты чего это? — недовольно поморщился он и открыл глаза. И чуть не описался со страху: здоровенные белые клыки в открытой розовой пасти прямо перед лицом, и язык, длинный, красный, опять проехался по лицу… Жнец Великий, да это же Серко! Скулит и лижет его, и лапой скребёт за бок, а на лапе когти, между прочим! Вон, из выворотки уже клочья лезут! Эх, собака ты, собака. А где это мы?

Стась приподнялся на локтях. Он лежал на полу под лестницей, об которую, видимо, и приложился лбом, когда чихнул, в нешироком и коротком коридоре, в который выходило три двери. Лестница в один пролёт вела наверх. Под потолком над каждой дверью что-то тускло светилось из-под слоя пыли, небольшое, с кулак величиной. Ни гарью, ни дымом не пахло. Пахло Пылью. Плотной, слежавшейся. Вот что за серый ковёр лежал на полу! Серко опять заскулил, отбежал к двери, заскрёб лапой уже её, вернулся, опять метнулся к двери.

— Тебе выйти? — догадался Стась. — Так ты толкай, толкай! Ой, тварь бессмысленная! Сейчас выпущу.

Кряхтя, как старый дед, Стась поднялся, толкнул дверь, и она сразу распахнулась. Странно, пёс лапой раза в три сильнее нажимал, а она не открывалась. Непонятно. Серко вылетел пулей и замер с задранной лапой под ближайшим деревом. Немного подумав, Стась тоже вышел и составил ему компанию, разве что лапу не задирал. Голова явно кружилась меньше, хотя лоб болел, а есть хотелось больше, хоть и мутило. Стась ощупал лоб — шишка, здоровая. И синяя, наверно…

— Ну, что, Серко, вот у нас и дом есть, видно же, что нету хозяев. Давно нету. А вот с едой как было туго, так и есть. Разве что серёжек вот набрать берёзовых, да наварить с солью. Можно ольховых ещё, но не вижу я тут ольхи, а осиновые горькие, мне бабка рассказывала. Но ты ж этого есть не будешь. Иди уж лучше поохоться, хоть сам сыт будешь. Ищи, Серко, ищи! Еда, Серко, еда!

Пёс внимательно слушал хозяина, склоняя голову то на один бок, то на другой. При слове «еда» вскочил, подбежал к двери и завилял хвостом, оглядываясь.

— Да нету там еды, — бессильно засмеялся-застонал Стась. — В лесу еда-то твоя! Ищи, Серко, ищи! — но пёс упрямо стоял у двери, вилял хвостом и улыбался по-собачьи, вывалив язык. Даже пару раз гавкнул для убедительности. — Ох, ну что ж с тобой делать, — вздохнул Стась и открыл дверь. Серко тут же подошёл к первой двери и заскрёб лапой. — Да? Ты так думаешь? — удивился Стась. — Ну, давай посмотрим.

За дверью обнаружилась лестница вниз, освещённая такими же шариками. Стась потихоньку стал спускаться, а Серко слетел уже до самого низа и залился лаем. Стась наконец дошёл до низу — и замер. Это был погреб. Нет, это был ПОГРЕБ! Бочки, бочонки и бочоночки, бутылки в стойке, длинный ряд окороков на крюках, все в пыли, но форму Стась знал очень хорошо, ни с чем не спутаешь. И колбасы. И сыры. И… и… и… Не смотря на слой пыли, пахло всё это свежей едой, а не тухлятиной. Издав воинственный вопль, Стась подскочил к окорокам, содрал с крюков два сразу, один сразу и уронил, а — и наплевать, всё равно Серку отдать собирался. Пёс вцепился в упавшее счастье, прижав уши, взглянул на хозяина — отбирать не собирается? Но хозяину было не до него, и Серко занялся добычей. А Стась вытащил охотничий нож из голенища, торопясь и сглатывая слюну, взрезал пыльную кожу окорока, отогнул, отхватил ломоть розовой душистой мякоти, сунул в рот, отхватил следующий… Некоторое время тишина нарушалась только слаженной работой двух пар крепких челюстей с здоровыми зубами. Подумаешь — горло побаливает, зато вкусно-то как!