Лоис Буджолд - Проклятие Шалиона

– Здесь очень мило, – заметил Кэсерил, устраиваясь в кресле.

– Да, мне тоже нравится эта комната. Я жила здесь еще девочкой, когда мой отец брал нас с собой в столицу. Правда, это случалось нечасто. А больше всего мне нравится, что отсюда не видно Зангра, – она посмотрела на раскинувшийся внизу пышный сад.

– Вы были вчера на ужине во дворце, – вчера он успел только обменяться с ней формальными любезностями; Иста поздравила его с новым назначением и обручением и покинула Зангр очень рано. – Должен сказать, вы отлично выглядели. Исель была рада.

Она наклонила голову.

– Я там ела, чтобы доставить ей удовольствие, но спать там я не могу.

– Думаю, призраки по нему еще бродят, но, к моему глубочайшему облегчению, я их больше не вижу.

– Я тоже не вижу, ни глазами, ни внутренним зрением, но чувствую их, как холод, исходящий от стен. А может, мою душу холодят воспоминания, – она обхватила руками плечи, словно пытаясь согреться. – Зангр мне отвратителен.

– Теперь я понимаю несчастных призраков гораздо лучше, чем в те дни, когда они внушали мне страх, – нерешительно признался Кэсерил. – Тогда я думал, что их неприкаянность и постепенное разрушение вследствие отверженности богами – это проклятие, а теперь мне кажется, что это – милосердие. Когда боги забирают души в свой мир, те помнят себя… разум воспринимает прошлую жизнь всю сразу, одновременно, подобно тому как воспринимают мир боги, с почти ужасающей ясностью и четкостью воспоминаний. Для некоторых… такой рай невыносим, едва ли не хуже ада. Поэтому боги даруют им забвение.

– Забвение. Теперь оно кажется мне настоящим раем. Думаю, я буду молиться, чтоб боги сделали меня призраком.

«Боюсь, в этой милости вам будет отказано». Кэсерил откашлялся.

– Вы знаете, что проклятие с Исель, Бергона и всего Шалиона уже снято?

– Да, Исель рассказала мне об этом, но я и сама почувствовала, как оно отпустило меня. Мои фрейлины в этот миг помогали мне одеться к утренней молитве Дня Дочери. Не произошло ничего такого, что можно было бы увидеть или услышать, но с моего разума словно спала пелена тумана. Я не понимала, насколько глубоко была погружена в это черное облако, пока не освободилась от его тяжести. Мне тогда стало очень грустно, потому что я решила, что вы умерли.

– Я действительно умер, но леди вернула меня в мир. Точнее, в мое тело; мой друг Палли утверждает, что она при этом расположила мою душу вверх ногами, – на его лице мелькнула улыбка.

Иста отвела взгляд.

– Исчезновение проклятия обострило мою боль, но сделало ее какой-то далекой. Это очень странное чувство. Кэсерил снова откашлялся.

– Леди Иста, вы были правы в отношении пророчества. Три смерти. Я ошибся, решив, что замужество спасет Исель от проклятия. Кроме того, я боялся. Ваш способ казался мне очень жестоким. Но, несмотря ни на что, милостью леди он оказался правильным.

Она кивнула.

– Я бы сделала это сама, если бы могла. Но моя жертва не была бы принята, – в ее голосе послышалась горечь.

– Нет, те давние события – еще не причина принять вашу жертву, – запротестовал Кэсерил. – То есть они важны, безусловно, но не в данном случае. Вы смогли бы сделать это, используя только оболочку души, а не ее содержание. Вам нужно было стать чашей, чтобы позволить наполнить себя. А вы – меч. Вы всегда были мечом. Как ваша мать и ваша дочь – сталь передается женщинам вашего рода от одной к другой. Я понял, почему раньше я никогда не замечал святых. Мир не разбивается об их волю, словно волны о скалы, и не обтекает их, рассеченный, как вода кораблем. Наоборот – они податливы и мягки, и это позволяет им тихо проплывать сквозь миры, подобно рыбам.

Она подняла брови то ли в знак согласия, то ли несогласия – Кэсерил не понял, – то ли вовсе с легкой насмешкой.

– Что вы теперь собираетесь делать? – спросил он. – Сейчас вам значительно лучше.

Она пожала плечами.

– Моя мать слабеет. Думаю, нам пора поменяться местами – теперь моя очередь ухаживать за ней в замке Валенды, как раньше она ухаживала за мной. Я предпочла бы уехать куда-нибудь, где никогда не была раньше, и не хочу ни в Валенду, ни в Кардегосс. Хочу туда, где нет воспоминаний.

С этим Кэсерил спорить не мог. Он вспомнил Умегата, который не то чтобы был сильнее ее духовно, но так привык нести потери и терпеть горе, что они превратились для него едва ли не в обыденность. У Исты еще было впереди лет двадцать жизни, чтобы достичь подобного равновесия. Умегат в ее возрасте, когда ему пришлось врачевать изуродованного пытками друга, должно быть, тоже отгораживался от мира, как она, плакал и стенал и впадал в отчаяние от молчаливого бездействия богов.