Гильберт Бриссен - Книга Лазури

— Мы пришли сюда, чтобы сказать… — голос ее дрожал.

— Не надо, дитя, — мягко прервал ее кукольник. — Я знаю, что ты хочешь мне сказать. И ты права.

Он обвел взглядом всех семерых кукол — Барасуишио тоже подошла ближе к нему.

— Я виноват перед вами, дщери мои и ты, верное дитя моего Анжея. Недомыслием своим обрек я вас на века одиночества, бессмысленной и противоестественной войны. Порой мне казалось, что у меня нет сердца, ибо воистину чудовищем должен быть тот, кто видел это и не вмешивался, порой — в минуты слабости, — что лучше бы его и впрямь не было, ведь тогда бы не было и вашей боли, и ваших слез… и вас самих — тоже.

На меня и на Мегу он по-прежнему не обращал никакого внимания. Впрочем, уколов уязвленного самолюбия я не ощущал.

— В любви человек эгоистичен, особенно в любви навеки разделенной. Да, когда рана была еще свежа, каким прекрасным выходом это казалось: вдохнуть жизнь в навеки застывший лик, снова заставить ноги плясать, губы — смеяться, а голос — петь. И когда стало ясно, что получившееся было не слишком хорошо и не слишком плохо, но просто настолько НЕ ТО, что мне было нужно…

— Что?.. — хриплый вскрик Суигинто прервал его. Я не видел ее лица, но, судя по изменившемуся лицу мастера, оно было ужасно.

— Успокойся, дочь. Это давно прошло. Я люблю вас такими, какие вы есть.

— Но… я… — ее голос упал до шепота и задрожал.

— Не надо плакать, — он провел рукой по ее щеке. — Не ты была несовершенна, но я был глуп… и молод, непростительно молод, пусть даже мне уже перевалило за сто лет. Серьезное лицо — не признак ума, а борода — зрелости.

Мне показалось, что это была цитата, но откуда, я не вспомнил.

— Тогда я думал, что беды в этом нет: одной больше, одной меньше, какая разница? Всегда можно сделать новую, более совершенную — а те, что уже сотворены, должны быть благодарны уже за то, что им позволили жить. Очень трудно относиться к тому, чему сам придал облик заводной игрушки, как к живому существу. Возможно, именно поэтому меня постигла неудача с Големом. Лишь много лет спустя я понял, что вы действительно живые — и действительно мои дочери.

Он вздохнул.

— Откровение поразило меня, когда в России я в седьмой раз пытался сделать то, в чем ни разу не преуспел — до меня дошел слух, что в Лондоне видели троих эльфов, сражавшихся в небе над Биг-Беном. Сомневаться не приходилось — это были вы, пытавшиеся если и не доказать, что достойны, то хотя бы привлечь внимание забывшего о вас Отца… Рубин, Нефрит, Лазурь, я до сих пор благодарен вам, что вы открыли мне глаза. Но правда настолько потрясла меня, что я бежал без оглядки, бросив новое творение незаконченным, так что ей удалось выжить лишь благодаря помощи моего злого гения.

Еще один вздох.

— Как пророки Господа уходили от мира в пещеры и пустыни, так сюда, в это место, известное лишь мне, удалился я, полагая, что уж тут-то меня никто не потревожит. Мне нужно было подумать. Мысль моя текла медленно — пусть и светлый, но закостенелый ум с трудом боролся с вековой спесью теурга, — но неудержимо. И теперь, здесь, на этом месте, я готов сказать: мне не нужна Алиса. Мне нужны вы, такие, как вы есть.

Прикрыв глаза, он погрузился в молчание. Куклы тоже молчали. Я сжимал руку Соу, почему-то вовсе не удивляясь такому простому и человеческому объяснению того, над чем я ломал голову. Даже великим свойственно совершать ошибки — ничего странного. Наконец история завершалась, прямо на моих глазах. Должно быть, следовало радоваться.

Но вместо радости глубоко внутри то острое и холодное, что давно сидело там, распускалось бритвенными стальными лепестками.

— Отец, позволь спросить… — подала голос Шинку. Она стояла, положив руки на плечи Хине и Канарии, как будто не могла держаться на ногах, но я почему-то понимал, что дело было как раз в обратном. — Кем была Алиса?

— Алиса? — будто пробудившись, моргнул Розен. — Что толку в ней тебе, дитя? Ни к чему тревожить этот давно ушедший морок. Она-настоящая, та, которую я любил, много лет назад вознеслась туда, куда однажды уйдут все — и, думаю, вполне там счастлива.

— Я хочу знать, — сказала Шинку твердо, но без нажима или угрозы. Просто сказала. — Мы все хотим.

И вновь морщины на лице кукольника раздвинула легкая улыбка.

— Как пожелаешь. Но ведь это просто — достаточно заглянуть в книгу по истории, в некоторых из которых я с удивлением по прошествии стольких лет обнаружил себя. Кое-где упоминается и она — Элиза Лёвен бен-Махараль, моя дочь от Августы, племянницы императора Рудольфа.