Гильберт Бриссен - Книга Лазури

Мы немного помолчали, прежде чем я тихо спросил:

— Но что выбрать мне?

— А это уже тебе решать. Я советов не даю, — Саша отбросил окурок и поднялся, отряхивая руки. — Пора мне, Андрюха. И да, на прощанье — я насчет тебя сперва ошибся. Ты был прав.

— В чем?

— Сам поймешь. Слушай, не в службу, а в дружбу — можешь показать мне этот фокус? С Н-полем? Вон и лужа есть.

— Запросто. Гляди.

Я встал к нему спиной и, глядя на свое отражение, услышал, как он тихонько напевает что-то себе под нос. И в этот момент я его узнал. И тогда же ощутил наконец то, что все это время то ли не замечал, то ли не позволял себе заметить — легкое дуновение воздуха у виска, будто ласковая женская рука гладит по голове.

Но значения это больше не имело. Потому что я сделал шаг — и выбор вместе с ним.

И провалился в темноту, навстречу ожидавшей меня Суок.

Ее лицо было бледным и неподвижным, когда я шагнул к ней и опустился на колено.

— Прости меня, дочь. Я — плохой Отец. Но я люблю тебя.

— Отец…

— И я останусь с тобой. Плевал я на эти чудеса. Я люблю тебя, Суок.

— Отец, твое дерево…

Я наконец заметил, что у нее дрожат губы.

— Что такое?

— Его… его больше нет!

— Да нет, нет, — раздался до оскомины знакомый раздраженный голос. — Было бы из-за чего истерику устраивать.

Лаплас выглядел весьма неважно. Не то чтобы он был потрепан, изможден или вообще обладал какими-либо внешними признаками, которыми обычно наделяют поверженных демонов, но его смокинг больше не казался неделимым и монолитным сгустком черноты. И гонору у него явно поубавилось. Теперь он выглядел самым обычным антропоморфным кроликом в черном. Подумаешь. Мало ли во Вселенной странного.

Он стоял чуть в стороне, слабо выделяясь на фоне темноты, глядя куда-то мне в ноги. Я молча изучал его с неожиданным для себя жадным интересом. Суок смотрела то на него, то на меня.

— Вы знаете о том, что вы идиот? — наконец осведомился он придушенным от злости голосом.

— Да.

— Похвально. Возьмите с полки пирожок. Кроме того, вы болван, кретин и урод. Это вам известно?

— Странно слышать обвинения в уродстве из уст зайцеголового курильщика.

— Бросил, не курю! — его пальцы звучно хрустнули, стискиваясь. — Идиотская привычка, кстати. Что вы с собой сделали, вы хоть представляете?

— Нет, — честно ответил я. Мое спокойствие удивляло меня самого. Обычно я начинал заводиться с первого услышанного оскорбления. Наверно, на это он и рассчитывал.

Вот только теперь плевал я на всех кроликов мира.

— Как обычно, в общем. Какого праха вы вздумали меняться и дальше?

— Не ваше дело.

— Мое, юный сэр, мое! Я же говорил, чем это вам грозит.

— Вы мне вообще много чего говорили.

— И не зря говорил, — он заходил взад-вперед. — Да вы же слабоумный идиот! Вы хоть представляете, на что мне пришлось пойти, чтобы организовать эту вашу беготню по Мирам, соблюдая условия сделки? А то, чего вы себя лишили, вы себе даже вообразить не можете. Какая величественная творческая работа вам предстояла! Какие века и века созидательного торжества!.. Вы что, и впрямь решили, что я вашу душу съем или проиграю в карты? Ay de mi… какой же вы еще ребенок. Вам предложили в буквальном смысле слова ВЕСЬ СВЕТ — нет, все насмарку.

— О чем это вы?

— Вам-то теперь какая разница? Вы сами себя лишили возможности в этом участвовать.

— Значит, и говорить не о чем. А что теперь будет со мной?

— Откуда мне знать… — устало махнул рукой он. — Вы сами разорвали связь со своим деревом. Такого существа, как вы, в проекте Вселенной не было. И я имею в виду вовсе не ваши глупые игры с рогами и чешуей — да вы сами не знаете, как глубоко проникли изменения! Теперь ваше место на Древе пусто, в чем вы сами и виноваты. Что вы теперь будете делать?

— Устроюсь на работу. Надо же чем-то дочь кормить? — я почувствовал, как мою руку сжали ее пальцы, и сжал в ответ.

— Дочь? Так вы рассчитываете с ней помириться?

— Да, — я по-прежнему был честен.

— Глупый человек… впрочем, уже и не человек вовсе. Неужели вы и впрямь решили, что она вас простит?

— Замолчи! — Суок сделала шаг, но я удержал ее.

Он вытянул ко мне указательный палец, будто обвиняя.

— Нет, мой милый юный сэр, на это и не рассчитывайте. То, что вы сделали, всегда будет разделять вас, как огненная стена. Есть карма, которая не горит…

— Вы говорите совсем как он.

— Кто?

— Да внутренний голос же, — я постучал когтистым пальцем по виску. — Тот тоже любил заливать про несгораемую карму и спасение в бегстве. Это не вы ли, случайно, были?