Игорь Мерцалов - Три дня без чародея

Обогнув ярмарку, он въехал в город через Восточные ворота, где поспокойнее.

На душе кошки скребли.

Проходя по кремлю, Упрям поразился царившей в нем настороженной тишине. Вчера тут ровно улей растревожили, а сегодня — тот же улей приморили. Слуги не бегали — скользили по стеночкам, бояре не являлись — смутно маячили по углам. Вчера, должно быть, все торопились обсудить условия союза с Вендией, а кто не был посвящен, пытались дознаться, что происходит. Сегодня же (Упрям понимал, что догадка его надуманна, но не мог избавиться от этого ощущения) обитатели кремля будто опасались разговаривать друг с другом, дабы не выболтать ненароком некую — невесть, как и расползавшуюся — тайну.

Ну, ясное дело, пропажу княжны не скроешь.

Невдогад, наверное, уже здесь. Подыскал укромною светелочку и переоделся в подобающий наряд, в единый миг, превратившись красною девицею…

Упрям чуть не споткнулся на ровном месте. Пропасть! Как можно было забыть?! Ох, не зря, не зря Наум попрекал веника растяпистостью — как ни старайся он, обязательно что-нибудь упустит. Это как судьба такая особая… Но и Невдогад, то есть Василиса, то есть… да оба хороши! — тоже ведь не вспомнили.

Заветные слова, служившие ключом к обратному перевоплощению, Упрям записал на кусочке бересты, еще когда первый раз готовил зелье. Разборчиво записал, без титлов. Положил на столе. После того как пообещал передать Невдогаду, отвлекся на Буяна — и хорошо хоть перед самым отправлением в кремль сообразил, что так и оставил бесценную грамотку наверху. Марух ворвался в тот миг, когда ученик чародея, положив заветные слова в поясной кошель перебирал записи, касавшиеся кузнечных чар. Само собой потом ему было не до того, но ведь и княжне следовало бы помнить. То ли запереживалась она, то ли растяпистостью заразиться можно, как поветрием.

И сидит теперь Невдогад в своем закутке перед зеркалом, бессильно мнет в руках ненужную поневу и мечтает добраться до Упряма. Может, даже сечку точит. То хорошо, что не торопится к отцу-батюшке…

Упрям понимал, что мысли его нехорошие и радость недобрая, однако вдруг понял, что вполне удовлетворен. Наступит время — он сам расскажет князю все, о чем тот будет спрашивать. Но не сейчас, не сейчас!

Велислав Радивоич, когда доложили ему о прибытии «чародейского отрока», решительно отослал трех-четырех бояр, с которыми сидел в небольшой светлице за Думной палатой, и встретил Упряма словами сердитыми:

— Проще смерти дождаться, чем тебя.

— Прости, князь-батюшка, много чего произошло. Здрав буди.

— И тебе поздорову. Садись. Вперворяд — разыскал ли Василисушку?

— Разыскал. Правда, представить пред ясны очи твои не могу, но будь спокоен, она жива и здорова. Скоро, думаю, сама объявится и сама тебе все расскажет.

— Но ты ее видел? Говорил с ней? — подался вперед князь.

— Да, — не стал увиливать Упрям, — Но больше ни слова не скажу. Хочешь — осерчай, но я… я Василисе слово дал. Она вернется и сама расскажет.

Велислав был недоволен ответом. Однако безмятежное лицо Упряма в этот миг настолько полно соответствовало его имени, что князь решил отложить выяснение обстоятельств на потом.

— Тут еще вот какое дело, — воспользовавшись молчанием князя, продолжил Упрям. — Сейчас она в безопасности, а когда вернется, нужна ей будет охрана хорошая. Враги засылали да нее упыря — не чтобы убить, но отравить. Я так мыслю: хотят свадьбу отодвинуть, чтобы с вендами нас поссорить.

Не вдаваясь с подробности, он изложил князю основные события. Появление упыря Маруха, которого «обманул», ведая одну тайну волшебную; известие о Сайгулё, которую и надо разыскать, потому что она врага в лицо знать должна и скрывается, опасаясь мести его; находка бургундских денег. И связанные с этим соображения (их Упрям приписал себе, нимало не стесняясь; воистину правы те, кто говорит, что капля неправды влечет за собой поток лжи). В этом месте князь прервал его, кликнув прислугу:

— Немедля боярина Непряда ко мне, пусть поспешит.

Поведал Упрям и о «большом деле», которое враг задумал. Сам он отлично понимал, как ничтожно малы все сведения, однако Велиславу и это показалось достойным похвалы:

— Добрый работник ты, едва ли и сам Наум лучше бы справился за столько-то времени. За дочь сержусь, но, тако ж и быть, не слишком. Жива, здорова, скоро дома будет — и хвала небесам. Мысли твои с моими во многом сходны, но одно так и остается неясным: кто же верховодит всем воровством?