Юлия Баутина: Вереск и звезды

Дождавшись наступления ночи, таварвайт вернулась на Тиннудир и сообщила Каленгладу о своем намерении немедленно отправиться в Город Королей. Принятое Нейенналь решение об отъезде являлось единственно возможным для нее компромиссом и больше всего походило на побег. В развалинах старой столицы без сомнения было опасно, но там была знакомая, привычная опасность. Здесь же эльфийке казалось, что она идет по тонкому осеннему льду, готовому вот–вот треснуть; и кто знает, что ждет подо льдом. Предводитель Стражей Аннуминаса не стал ее отговаривать и лишь пожелал удачи.

Твердо намереваясь исполнить брошенное сгоряча обещание и больше не возвращаться на остров, охотница решила забрать коня и добираться до Эхад Гартадир верхом. Теперь, когда она примерно представляла себе дорогу, это казалось все еще трудным, но вполне осуществимым делом. Сонный Калатердир, на лице которого запечатлелся немой вопрос «И чего дивному народу спокойно не спится по ночам?», сочувственно потрепал вороного жеребца по холке и посмотрел на таварвайт, как на смертницу, однако советов давать не стал. Когда Нейенналь выводила из конюшни оседланного скакуна, возле лагерного костра она увидела Тадана. Подойти? Попрощаться? Эльфийка даже сделала шаг вперед и застыла, заметив спешащую к костру женскую фигурку, закутанную в плащ. Кугуминуиаль тоже, видать, сегодня не спалось. Наваждение растаяло. Эльфийка тряхнула головой, резко отвернулась и одним махом взлетела в седло. Подстегнутый плетью конь зло взвизгнул и сорвался с места в галоп, отстучав подковами частую дробь по старым камням моста. Задержись охотница у конюшни еще хоть на минуту, ее, возможно, немного утешило бы плохо скрытое разочарование Тадана, когда тот увидел, кто пришел скрасить его одиночество в предрассветный час. Но что сделано — то уже сделано.

Следующие недели для Нейенналь слились в единую кровавую круговерть — по случайному ли совпадению, или по какому‑то тайному замыслу Амартиэль, но ожесточенные уличные бои в Аннуминасе не утихали ни днем, ни ночью. А в редко выпадающие спокойные минуты таварвайт охватывало желание бросить все, вскочить на коня и домчаться до Тиннудира… Бороться с ним охотнице пока удавалось достаточно успешно, однако эльфийка с завидным постоянством ловила себя на том, что всматривается в фигуры приходящих в Эхад Гартадир следопытов, пытаясь отыскать среди них одного, единственного. Впрочем, покуда походило, будто Каленглад твердо вознамерился сдержать оброненное при прощании обещание, что Тадана в Аннуминасе не будет. Зато в один из дней в Городе Королей появился Каранир. Случайно повстречав следопыта в лагере, Нейенналь хотела после краткого приветствия пройти мимо, однако дунадан остановил ее окликом.

— Фередир Горделерон, у меня для тебя послание от Тадана.

— Я не желаю знать его слов, — быстрее, чем следовало бы, ответила охотница.

— Ты уверена? — только и спросил следопыт.

— Да.

Больше Каранир не пытался завести с таварвайт беседы, и в следующий раз эльфийка увидела его лишь несколько дней спустя, когда дунадан в сопровождении небольшого отряда мрачных и изрядно потрепанных соратников возвратился в Эхад Гартадир откуда‑то со стороны Тирбанда. С собой следопыт нес замотанный в тряпье продолговатый предмет, по очертаниям походивший то ли на копье, то ли на штандарт, и даже с расстояния Нейенналь могла ощутить исходящее от ноши дунадана зло — затаившееся, как свернувшаяся в клубок змея, но не становящееся от этого менее опасным. В лагерь Каранир заходить не стал, оставшись у поста часовых, охраняющих восточный вход. Извещенный о прибытии следопыта Даэрдан покинул шатер командующего и так же вышел ко входу в лагерь, что само по себе настораживало. Совершенно случайно охотнице довелось оказаться свидетельницей их разговора.

— Все‑таки раздобыли? — спросил Даэрдан, кивнув на сверток. — А где владелец? Неужто Гулдуркир добровольно решился его отдать?

Осунувшийся и словно бы постаревший за считанные дни на добрый десяток лет Каранир молча провел большим пальцем по горлу.

— Ясно. Ну, покажи хоть, что это за нуменорский артефакт такой…

— Дрянь — она дрянь и есть, хоть нуменорская, хоть мордорская, — ответил следопыт, однако тряпье все же развернул, являя взгляду черный посох, густо покрытый причудливыми орнаментами, багровеющими подобно углям, что тлеют, просвечивая сквозь трещины в обугленном дочерна дереве. На угрюмом лице Даэрдана нарисовалось отвращение.