Пол Андерсон - Собака и Волк

Сквозь шум волн слышался звучный голос:

— Изгоняю из тебя беса во имя Иисуса Христа, того, Кто изгонял бесов силой, данной Ему Святой церковью. Изыди, исчадие ада, враг Бога и человечества, устроивший войну на Небесах и с помощью лжи принесший в мир смерть, ты, корень зла, раздора и горя. Изыди. Изыди. Изыди. Аминь. Аминь. Аминь.

Дахут завизжала. Откликнулось многократное эхо. Она стала корчиться и упала.

Грациллоний нащупал под ногой что-то твердое. Это был обломок Иса. Он удержал равновесие и встал. В руках его лежала мертвая молодая женщина.

Занимался рассвет. Серые с белыми гребешками волны плескались между скалами. Вскрикивали проснувшиеся раньше других чайки. Усилился ветер.

Грациллоний с трудом поднялся на ноги. Корентин тоже встал и бросил на него встревоженный взгляд. Епископ разжег небольшой костер. Потом пошел к своей лошади и мулу. Снял с него тюк с сухой одеждой и заставил своего спутника переодеться. Они молчали. Корентин всю ночь молился, а Грациллоний сидел возле того, что он завернул в свой плащ.

— Тебе надо немного поспать, прежде чем мы тронемся в обратный путь.

— Нет необходимости, — ответил Грациллоний.

— А поесть? — Корентин указал на захваченную им еду.

— Нет.

— Что ж, положим тогда наш груз.

— Этого тоже делать не будем.

Корентин поднял брови.

— А как же тогда?

Грациллоний указал на лежавшее возле его ног тело.

— Я должен похоронить Дахут.

— Я думал, мы привезем ее с собой.

Голос Грациллония изменился:

— И что же? Положить ее на круп лошади? Чтобы все насмехались и проклинали ее? Нет. Она отправится домой, к королевам Иса.

— Но люди могут не поверить, если мы ее не покажем, — запротестовал Корентин. — Они могут подумать, что она до сих пор здесь, в этих водах.

— Пусть думают. Моряки, что посмелее, скоро поверят нам. Когда долгое время все будет спокойно, и остальные выйдут в море.

Корентин подумал немного, а потом вздохнул:

— Ну ладно. Хорошо. Они будут помнить о ней и о Исе, как о легенде. Будут рассказывать об этом зимними вечерами у камина.

Грациллоний смотрел на узел.

— Это и все, что останется в памяти.

Корентин заморгал, стараясь удержать непрошеные слезы.

— Сын мой… — голос дрогнул. — Трудно мне, старому и бездетному, понять, как тебе, должно быть, тяжело. Пусть заживут твои раны. А шрамы от них, сын мой, — залог награды на Небесах.

— Моя дочь… — Грациллоний поднял голову и встретился с глазами епископа. — Сейчас, перед смертью, она сказала, что любит меня.

Ответ был безжалостен:

— Еще одна ее ловушка.

— Не знаю, — сказал Грациллоний. — И никогда не узнаю, пока сам не умру. Должен ли был я ее удерживать для тебя?

Корентин кивнул:

— Да. Это был твой долг.

Грациллоний развел руками:

— Если она говорила правду, то отправится ли душа ее в ад? Быть может, Господь проявит к ней милосердие?

— Не нам устанавливать границы Его милосердия, — тихо ответил Корентин. Что еще мог он сказать? Потом он возвысил голос:

— Но ради Него и ради всех не мучай себя этими мыслями.

Грациллоний улыбнулся:

— О, у меня есть, о чем думать. Весной опять будет война.

Он присел, взял тело и понес его через прибрежную полосу к воде. Спасательная лодка находилась на глубине в несколько футов. Он положил в нее свой груз. Оглядевшись, нашел камень нужного размера. Это была капитель колонны с изображением цветка. Он положил камень в лодку и влез в нее сам. Мачта, нок-рея, свернутый парус были аккуратно сложены. Грациллоний вынул весла, оттолкнулся и погреб от берега. Отлив помог ему плыть. Корентин смотрел на него с берега, а потом сел. Годы брали свое.

Грациллоний миновал морские ворота и поплыл дальше. Поскрипывали в уключинах весла. Ветер усилился, и лодка подпрыгивала на серо-зеленых волнах. Утро было холодное, тускло светило солнце.

Он наконец добрался до погребальной акватории Иса. Там дно опускалось до неизведанных глубин. Он сложил весла на дно, и лодка поплыла по течению. Вдалеке виднелась темная полоса: это был Сен.

Он отрезал кусок веревки и привязал камень к щиколоткам, потом обвязал веревкой саван, но остановился. Ис сам совершал погребальный обряд. «Боги жизни и смерти, боги моря, питающего Ис, возьмите мою любимую…» — Нет, он не должен произносить эти слова. Да и не стал бы, если бы это было можно.

Помолиться Христу? Это тоже было бы неправильно.

Он откинул покрывало. Несколько часов, прошедших с момента смерти, разгладили ее лицо. С закрытыми глазами и подвязанной челюстью, лицо ее приняло выражение полного покоя. Он поцеловал ее лоб. Она была не холоднее ветра.