Татьяна Лайка - Дезертир

Генерал лишь хмыкнул.

— Помогать можно и вне военных действий: для этого существует множество занятий. Более того, если ты хотела стать именно лекарем, то лечить народ от заразы можно и в родном селе, для этого необязательно ехать далеко от дома, — безапелляционно возразил он. — А теперь скажи, какова настоящая причина?

И под прицелом караковых глаз Лялька поняла… поняла, что сама не знает той самой настоящей причины, по которой она не отказалась от своего решения еще в деревне, наутро после ночи, проведенной в безопасности под стражей… почему за двенадцать дней пути ей даже мысли такой не приходило в голову… почему сейчас она стоит здесь и упорно твердит, что желает одного — стать санитаркой при военном стационарном госпитале…

— Я следую за ним, — тихо проговорила Ляля, всем сердцем надеясь, что эта ложь пройдет за правду, и кивая на ошарашенного подобным заявлением Иера. В конце концов, это почти и не ложь вовсе.

Губы военачальника расплылись в саркастической улыбке. Он не понял обмана в ее словах, удовлетворенно отметила Ляля.

— Молодость… любовь… безрассудство, граничащее с полным отсутствием мозгов… и, как следствие, смерть! — последние слова были произнесены нарочито жестко, словно удар дубиной. — Зачем мне такие воины, которые дорожат чем-то больше, нежели своей жизнью? Воины, которые не могут выложиться полностью в битве? Воины, у которых еще осталось, что ценить в этой жизни?..

«Да, да, такие воины совершенно не нужны в армии» — судорожно затаил дыхание Иер, изо всех сил надеясь, что его из-за этого не возьмут — «Трусы, сопляки, которые прячутся за бабской юбкой, которые возят своих женщин везде за собой, даже на службу». Мышцы напряжены, кулаки сжаты, глаза от страха зажмурены — юноша буквально горел надеждой на скорое «освобождение».

«Я не подхожу. Я не нужен армии. Правильно, что мне, презренному трусу и подкаблучнику здесь делать? Я не мужчина и не достоин службы в армии» — твердил он мысленно — «Спасибо, Лялька! Спасибо! Продолжай! Ну же, продолжай в том же духе!»

Только вот Ляля оказалась совершенно иного мнения. Девушка напрочь забыла о нежелании Иера становиться рекрутом, и уже вознамерилась до конца отстаивать честь и мужество юноши перед военачальником. Почему-то та трусость, которая жила в Иерее, и то презрение, что он вызывал у Лялюни, выпуская свою трусость наружу, начисто исчезали, когда Иер был рядом. В такие моменты девушка уже не помнила этого юношу жалким сосунком, умоляющим Дерза не трогать его, или ничтожеством, валявшимся в пыли перед старостой и всей деревней, прося не отдавать его на службу…

Не видя всего этого, она начинала чувствовать в нем внутреннюю силу молодого мужчины, крепость, сравнимую лишь с крепостью закаленного воина, и решительность, достойную отважного смельчака, когда тому уже нечего терять.

Ляля не понимала, откуда в ней эта уверенность, но отчего-то твердо знала: Иер не сопляк, не рохля! И вовсе он не прятался за ее юбкой! Да, он бросил ее на пригорке, скользнув в черноту леса, бросил и потом, умчавшись от Дерза и его своры. Да, он отзывался о ней, как о не очень умной женщине, и даже сделал предположение, что она может быть распутницей.

Но! Он никогда! Не прятался за ее спиной!

Эмоции переполняли Лялюню, жажда отстоять честь юноши выбила весь оставшийся разум из ее милой головки, и она сама не вспомнила бы всего того, что сказала тогда генералу в защиту Иера.

— Хорошо, — злобно сверкнул глазами военачальник, непроизвольно кладя ладонь на эфес боевого меча, притороченного у пояса. — Если я в нем ошибся, то он выдержит тренировки и к концу года сдаст на первый армейский чин! А если нет… будет до конца дней своих чистить говно из под лошадей и мыть тарелки на кухне. Я все сказал.

Генерал развернулся на каблуках и уже из-за спины бросил:

— Займитесь этими двоими!

Секунду стояла немая сцена, потом Иер резко повернулся к девушке и едва ли не прорычал:

— Дура! Что ты наделала!.. — далее последовала череда слов, значение которых Ляля поняла исключительно интуитивно.

— Дура, — перед тем, как его увели офицеры, в сердцах повторил Иер.

Слезы моментально навернулись на глаза, застилая все вокруг. Лялюня шла за провожавшим ее воином, совершенно не разбирая дороги, из-за чего пару раз, споткнувшись, едва не пощупала носом землю. Но все это было уже не важно.

Да, она дура. Не просто дура, а полная идиотка! — поправила себя девушка, еле справляясь с готовым хлынуть потоком рыданий. Она понимала, за что Иер разозлился, за что обозвал ее. Она и сама теперь была с ним полностью согласна… но последнее слово и интонация, с которой оно было произнесено, показалось ударом, пощечиной, вынуждающей трезветь и возвращаться к реальности, оплеухой, вынуждающей слезы бежать, а сердечко сжиматься в груди от пронизывающей боли, невзирая на то, что Иер прав.