Робин Ла Фиверс - Темное торжество

Шесть тысяч англичан дают нам самую большую надежду на то, что д'Альбрэ не осадит город.

Дюнуа и Дюваль угрюмо переглядываются.

— Мы только что получили известие, ваша светлость, — мягко отвечает капитан. — Французы захватили Морле.

Советники дружно ахают.

— Но как же англичане?

— Им придется пробиваться к нам с боем…

— …Или погибнуть прямо на месте, — мрачно довершает капитан Дюнуа.

В комнате становится тихо. Удар, постигший нас, воистину тяжек. На шею независимой Бретани как будто накинули петлю.

Дюваль, кажется, с трудом сдерживается, чтобы не выругаться. Он принимается расхаживать из угла в угол.

Чудище, последние несколько минут клокотавший, точно покрытый крышкой котел, наконец подает голос:

— Я завтра же со всей спешностью отправлюсь в Морле и возьму с собой угольщиков.

И он по очереди обводит взглядом всех присутствующих, словно ожидая возражений.

Канцлер Монтобан хмурит брови.

— Вы хотите победить тысячное войско французов с какой-то горсткой углежогов? — спрашивает он.

Я поневоле задаюсь вопросом, знает ли он вообще, на что способен Чудище?

— Нет, — отвечает рыцарь. — Мы их лишь отвлечем, чтобы англичане могли высадиться.

В голосе Дюваля впервые за несколько дней звучит надежда. Он задумчиво произносит:

— А ведь это возможно…

— Кроме того, — продолжает Чудище, — по дороге я всех жителей подниму на битву против захватчиков, явившихся забрать нашу землю. Глядишь, кто-нибудь и присоединится к нам в Морле.

— А я все равно говорю, что угольщикам верить нельзя, — повторяет канцлер Монтобан. — Это слишком непредсказуемый и мятежный народец. Они, чего доброго, сбегут, аккурат когда в них будет нужда!

Глаза Чудища сверкают ледяной синевой.

— Они дали мне слово, канцлер. И я склонен им верить.

— Они не слишком изощрены в искусстве войны, — замечает Шалон. — У нас нет времени обучать их правильному строю и всему, что положено.

Чудище наклоняется в кресле.

— Тем-то и хороши угольщики — они бьются не как все. Делают то, чего от них никто не ждет. Их стихия — скрытность, хитрость, внезапность. Обман и засада — вот их сильные стороны.

— Но в этом нет чести, — возражает Шалон.

— А много ли чести в поражении? — замечает Дюваль. — Я вот против воли гадаю, не приурочил ли д'Альбрэ свое выступление к выступлению французов? Может, он знал, что англичане, спешащие нам на помощь, столкнутся с препятствиями, и вовсе не случайно решил нанести свой удар именно теперь?

В наступившей тишине подает голос аббатиса:

— Скоро мы это выясним. Госпожа Сибелла возвращается в окружение д'Альбрэ, и мы вновь будем заблаговременно узнавать о его планах.

Герцогиня растерянно оглядывается на меня. Лицо Исмэй становится белей снега.

— Но там для нее слишком опасно! — говорит государыня. — Он наверняка знает или, по крайней мере, догадывается, кто устроил Чудищу побег!

— О безопасности, ваша светлость, вопрос не стоит, — отвечает настоятельница. — Мы думаем лишь о том, как послужить вам, а через вас — святому Мортейну.

— Мы не оставляем без внимания вашу верную и преданную службу, матушка, — говорит Дюваль, и я улавливаю в его голосе некую нотку, свидетельствующую: он ей тоже не слишком доверяет.

Молчание затягивается. Потом слово вновь берет герцогиня:

— Боюсь, господа мои, нам следует согласиться с Чудищем и казначеем. Выбор у нас небогатый. Думается, мы должны предоставить угольщикам возможность показать себя.

Итак, не я одна завтра отправлюсь на верную смерть. В безнадежное предприятие ввязывается и Чудище.

Когда совет наконец распускают, я поднимаюсь на ноги и направляюсь к двери. Я чувствую на себе взгляд Исмэй, он буквально молит: «Оглянись!» Но я не оглядываюсь. Я просто не могу. Только не сейчас!

Чудище тоже сверлит взглядом дырку в моей спине, но я и на него не обращаю внимания.

Уединиться в тишине собственной спальни — вот что сейчас мне необходимо.

Добравшись к себе, я перво-наперво запираю дверь с намерением никому не открывать.

Поразмыслить. Мне нужно поразмыслить.

Последние полученные нами известия несказанно облегчат мне задачу, если я все-таки отважусь бежать.

Матушка аббатиса ни о чем не узнает еще несколько дней. А то и недель. К тому времени д'Альбрэ либо проиграет, либо победит, и характер войны, которую ведет наша страна, изменится совершенно. Дюваль уж как-нибудь убережет Исмэй, он нипочем не допустит, чтобы аббатиса, узнав о моем бегстве, отправила подругу вместо меня. Что до Аннит, вызывать ее из монастыря будет уже попросту поздно.