Любовь Романова - Дети пустоты. Пройти по краю

Теплолюбивого итальянца не обрадовала возможность провести пару лет в месте, где изо рта в любое время года валит пар, а плевок замерзает в полете, поэтому Бруно послушно поплелся в дом старшего мужчины Исси, молчаливого Септермия. Тот принял его без лишних расспросов и указал на груду белых шкурок. Точно такие же охапки меха вардаков служили постелями всем обитателям мужского жилища – Септермию и трем его сыновьям. Младший был ровесником Митики, старшему недавно исполнилось двадцать пять.

По большому счету, Бруно не пожалел о переезде. Утром он с удовольствием расписывал Женьке, насколько богаче живут мужчины Тимуса. Полы в комнатах были застелены все тем же белым мехом, на стенах висело оружие – длинные мечи непривычной формы и заточенные по краю металлические диски. По дому бродили четыре вардака – огромных белоснежных пса, напоминавших увеличенных в полтора раза лаек. Каждый принадлежал одному из хозяев.

Но Женьку мало волновали вопросы полового неравенства любителей татуировок. Всю ночь она не сомкнула глаз, думая о предстоящей встрече с Наместником Исси. До конца отведенного Тимке двухнедельного срока стало одним днем меньше. Ей кровь из носа нужно было добыть эти чертовы «Уста Истины».

Выслушав ее рассказ о больном друге и поисках древнего детектора лжи, Тизерия сказала, что в Тимусе есть похожий артефакт. Он висит на стене Аметистовой пещеры над ложем Эрколя Могучего. Это посмертная маска Наместника, окончившего свой земной путь на погребальной горе Этна, чтобы переселиться в римские недра. Женька не очень поняла, как можно «окончить земной путь» и оставаться живым, но решила поверить на слово.

– Наместник никогда не спит, – наставительно сообщила Ангел. Матери не удалось оставить ее дома. – Он пирует.

– Круглые сутки? – не поверил Бруно.

– Наместник Исси не знает, что такое усталость. Ему не надо восстанавливать силы.

Зато Женьке было надо. Из-за недосыпа ее знобило, и одолевала отчаянная зевота. Страшно хотелось потянуться, но Женька старалась не делать резких движений, чтобы не разбудить спящего за пазухой щенка. Она упорно продолжала считать детеныша вардака обыкновенным щенком. Это позволяло ей не думать, что делать с малышом дальше.

Город кончился, и спутники оказались в полной темноте на каменной тропе шириной не больше метра. Через пять минут она привела их к стене пещеры Тимуса и одновременно к полукруглому входу в другую пещеру, значительно меньше своей гигантской родственницы.

– Сразу на скамью! Усвоили? – голос Тизерии стал напряженным. – Разговаривать ни с кем не надо.

Из Аметистовой пещеры лился мягкий свет.

Стоило войти, как ее красивое название получило объяснение. Низкие своды поблескивали в полутьме фиолетовыми щетками аметиста. Кристаллы разной длины и толщины покрывали каждый камень, заполняли каждую расщелину.

Тесный коридор закончился шагов через двадцать, и гости Тимуса оказались в просторном зале с цепочкой фиолетовых фонариков под высоким потолком. Их свет отражался в прозрачных «карандашах» аметиста и рассыпался миллионом крохотных зайчиков по каменным стенам и длинному накрытому столу. За ним сидело человек двадцать мужчин.

Их обнаженные по пояс тела были покрыты тугой вязью нагаров. Одежда сильной половины Тимуса состояла из кожаных штанов и коротких сапог на низкой подошве.

Пахло креветками.

Женька сглотнула голодную слюну. От креветок она бы не отказалась. Да что там! Она бы и от «Глаз Смородины» сейчас не отказалась. Слопала бы, как миленькая, и добавки попросила. Но позавтракать ей никто не предложил.

Если честно, в их с Бруно сторону никто даже головы не повернул. Мужчины народа Исси продолжали неспешно поглощать неопознанные Женькой яства – судя по запаху, морепродукты, запивая их похожей на вино темной жидкостью из узких костяных кубков.

Тизерия подтолкнула гостей и дочь к вытесанной из камня скамье, а сама скользнула в глубину зала. Им не оставалось ничего другого, как сесть и ждать.

– Мама миа! – прошептал Бруно.

Женька посмотрела туда, куда таращился итальянец. Какая там «мама миа»! Скорее, «мать моя женщина»! Или даже «черт меня дери»! То, что она приняла за часть стены, оказалось человеком. У противоположного конца стола, на широкой кровати, застеленной белыми шкурами, полулежала туша размером с грузовик.

Туша имела цвет морской капусты в масле. Все части толстяка, от огромных круглых коленей до жирового валика под подбородком, были серо-зелеными. Пышную грудь в колечках светлых волос, подпирал необъятный живот. Костюм обладателя нескромных форм ограничивался накинутой на бедра плешивой шкурой какого-то крупного зверя.