Любовь Романова - Дети пустоты. Пройти по краю

Чьи братья? Чьи сестры?

Ее! Женькины!

На несколько секунд она стала одним целым с ушастым комочком и разом увидела всю его короткую жизнь. От рождения до этой клетки.

Резкий женский голос заставил Женьку очнуться.

В комнате появилась Ангел в компании коренастой женщины. Ее кожа из-за густой татуировки казалась покрытой серой чешуей, поэтому различить черты лица Терезии Исси было почти невозможно. Зато Женька успела отметить короткие взлохмаченные волосы такого же неопределенного, как у дочерей, цвета – светло-русые с зеленоватым отливом, квадратные плечи, ноги-бутылки и короткую крепкую шею. Терезия напоминала школьную учительницу по физкультуре. Громкоголосую женщину, по слухам, зарабатывавшую прибавку к скудной учительской зарплате разведением питбулей. Она и сама была как питбуль – квадратная, мускулистая, с жизненным принципом «Если кусать, то откусывать». Поговаривали, что даже Голубец старалась лишний раз с ней не ссориться.

– Зачем ты это сделала, Митика? – Ангел схватила сестру за руку, но та ловко вывернулась и выскочила на улицу.

– Извините, мы не знали, что щенят нельзя трогать! – решил принять на себя удар Бруно. – Моя подруга сейчас вернет его в клетку.

Пушистый зверек на руках внезапно задрожал и попытался забиться Женьке за пазуху.

– Уже. Поздно, – с трудом выговорила Терезия, опускаясь на скамью. Русский давался ей тяжелее, чем дочерям. – Он. Стал. Твоим. Девочка.

– Что это значит? – Женька села за стол напротив старшей женщины Исси.

– Это значит, что тебе придется его убить, – спокойно объяснила Ангел, устраиваясь рядом с матерью.

– Погодите! Это связано с вашими традициями? Обычаями? – заволновался итальянец. Видно, идея лишить жизни белоснежного малыша ему нравилась не больше, чем Женьке. – Может, есть дугой выход? Это всего лишь щенок!

– Это НЕ щенок! – покачала головой Ангел. – Это детеныш вардака.

Бруно и Женька потрясенно уставились на малыша. Меньше всего он напоминал желтоглазого монстра с торчащими из-под шкуры костями.

– Вардаки очень преданны. Даже после смерти они продолжают служить хозяину, – пояснила девчонка. – Ты дотронулась до него, и он стал твоим. Теперь даже если вардак погибнет, его тело будет всюду ходить за тобой. Пока не развалится. То есть лет десять. Существует только один способ этого не допустить – хозяин должен сам убить своего зверя. Причем, сделать это без помощи оружия, голыми руками.

Женьку затошнило. Она с ужасом представила разлагающуюся тушку щенка, следующего за ней попятам. Но перспектива убить малыша показалась ей в миллион раз отвратительнее.

– Нет! Я не могу! – почти закричала она и крепче прижала трясущийся комок к груди.

– Я. Так. И знала, – старательно выговорила Терезия. – Глупо.

– А зачем его вообще убивать? – вмешался итальянец. – Пусть живет.

– Их рождается слишком много. Всех прокормить просто невозможно. А мертвые звери – источник всяких болезней, – объяснила Ангел. – Поэтому Наместник Исси определил количество вардаков, которые могут остаться в Тимусе. Остальных мы пускаем на мех. У щенков он такой нежный.

Только теперь Женька сообразила, что за белый мех украшает наряды новых знакомых. Ей все меньше и меньше нравились подземные жители, которые предпочитали шить себе одежду из шкурок друзей. Точнее, детенышей друзей.

– Мы усыпляем их еще до того, как они станут чьими-нибудь. Сестренка не может с этим смириться. Она странная – жалеет маленьких. Прошлый раз успела перетрогать всех щенят в помете…

– И что? – разом спросили Бруно и Женя.

– Мы же объяснили. Чтобы вардак. Больше не поднялся. Его должен. Убить. Хозяин. Голыми руками.

По Женькиной спине и шее побежали тысячи невидимых муравьев. Она представила, как девочка с татуировкой на плече душит белых щенят. Одного за другим. Дичь дикая! Неужели у всех Исси протез вместо сердца?

– Я заберу его с собой наверх.

– Наверху он не выживет, – задумчиво сообщила Ангел. – Умрет дня через два. Только помучается сначала. Вардаки, как нагары, не выносят дневного света.

Щенок ловко вскарабкался на плечо и прижался к шее. Женька почувствовала, как крохотный язычок доверчиво лизнул мочку уха.

– Я не смогу его убить.

– Значит. Тебе. Придется. Остаться. Здесь. Навсегда, – пожала расписными плечами старшая женщина Исси.

В ее волосах болтались тоненькие разноцветные косички. Две желтые, одна голубая. И в ухе, которое иногда появлялось из-за края книги, поблескивали четыре крошечных сережки. Надо же, целых четыре! Богдан как-то на спор с братьями тоже проколол себе мочку уха. Его до сих пор начинало подташнивать, стоило вспомнить мерзкий хруст, который раздался, когда игла прошла половину пути. Немудрено, что на вторую дырку Богдана не хватило. Да и первая потом заросла – ему так и не удалось вдеть в нее сережку.