Андрей Посняков - Сын ярла

— Чтоб тебя тролль проглотил! — замахнувшись на птицу веслом, выругался Хельги, с удовольствием оглядывая добычу: сельдь, толстобрюхий палтус, жирная треска. Неплохо за сегодняшнее утро! Вот только этих воровок слишком много налетело. — А ну, пошли вон! — Он погрозил птицам кулаком и тщательно накрыл улов загодя припасенной рогожей: ну-ка, теперь попробуйте, возьмите! Обиженные чайки, негодующе крича, покружили над лодкой и улетели искать более легкую добычу. — Вот, так-то лучше, — улыбнулся сын Сигурда ярла и, поставив небольшой парус, направил лодку к северному берегу фьорда. Когда за скалами показались пологие холмы, поросшие редкими соснами, юноша, закрепив рулевое весло, быстро скинул старую, пропахшую смолой и рыбой тунику и, потянувшись, достал из лежащей под скамьей сумы новую — ярко-синюю, словно нынешнее майское небо, щедро расшитую серебряной нитью. Надел, подпоясался наборным поясом, недешевым, из тех, что стоят на рынке в Скирингсале две серебряные монеты, а здесь, в Халогаланде, за такие пояса дают и все три. Поправил на поясе нож в парадных ножнах, причесался костяным гребнем… Н-даа… Однако странное занятие для рыбака.

Ухватив рулевое весло, уверенно обошел прибрежные камни и мягко причалил к деревянным мосткам, посеревшим от времени. Видно было, что мостками не очень часто пользовались: доски подгнили, а кое-где и совсем провалились, так что несведущий человек мог бы легко поломать ноги. Впрочем, это никак не относилось к Хельги.

Привязав лодку, юноша в два прыжка пробежал мостки и оказался у большого серого камня, округлого, несколько напоминавшего очертаниями человеческую голову. Камень так и прозвали — Голова Мимира. Рядом с камнем тянулись к небу сосны, а мелькавшая меж ними тропинка почти совсем заросла кустами орешника и дрока. Жаль, сейчас не осень — а то поел бы орехов!

Подложив под голову руки, Хельги растянулся на траве возле камня. По густо-голубому небу медленно проплывали облака, белые, как первый выпавший снег. Одно было очень похоже на драккар — высокий нос, парус — ну точно боевая ладья, совсем такая, как уже ремонтирующийся «Транин Ланги» — боевой корабль Сигурда. Будущий драккар Хельги… Будущий…

Хельги знал, что, по всем прикидкам, именно он, сын Сигурда ярла, более всех остальных достоин стать хевдингом — вождем фелагов — молодых воинов. Ибо кто лучше всех выполнял все задания Эгиля? Он, Хельги. Кто лучше всех овладел искусством боя? Опять же он. Правда, не без помощи Велунда, а вернее, именно с его помощью. Хельги иногда спрашивал себя: а что же дало ему больше, как воину и как будущему вождю, — лагерь молодых воинов под руководством старого Эгиля Спокойного На Веслах или ученье у Велунда? Скорее — последнее. Кто научил хитростям боя? Велунд. Волшебным рунам? Велунд. Кузнечному делу? Опять же Велунд. Как он хмурился, когда Хельги делал что-нибудь не так, и как радовался, когда тот достигал того, что викинги называют «идротт». Это емкое слово означало высшую степень умения, да уже и не умения даже, а, пожалуй, искусства. В любой области: в рукопашном бою и во владении мечом и секирой, в управлении кораблем и в сложении вис и скальдических песен, в плавании и в умении владеть собой. Многому научился Хельги у старого кузнеца, однако многому еще приходилось учиться, и сколько продлится учение, не знал точно и сам Велунд. Кстати, о висах и скальдике: этому никто не мог научить, это шло откуда-то изнутри, из самых глубин сознания, словно бы даже и помимо воли. Что же касается Эгиля и лагеря молодежи… Вот здесь-то — Хельги чувствовал это — он получил то, что никак не мог дать ему Велунд: опыт общения с коллективом. Быть вождем — сложная наука, и сын Сигурда не мог бы сказать, что овладел ею полностью. Подобный опыт приходит только с годами, если приходит вообще. Нельзя быть излишне суровым, но и не нужно строить из себя бессердечного йотуна-великана. Нельзя слишком сближаться со всеми, но и негоже быть в стороне. Нельзя потакать друзьям, но уж совсем худо — обижать их недоверием и злобой. Сложная наука. Очень сложная.

Хельги вздохнул. Уже совсем скоро тинг, на котором соберутся все самые уважаемые жители округи. Соберутся, чтобы сказать, кто же будет вождем молодых воинов, кто возглавит военный поход на драккаре «Транин Ланги». Хельги, сын Сигурда ярла? Или Фриддлейв, у которого тоже немало сторонников? Или, может, кто-нибудь еще, какой-нибудь хитрец, о котором он, Хельги, пока ничего не знает? Все может быть. Если б дело касалось только молодежи, то, пожалуй, сын Сигурда ярла мог бы не опасаться за исход решения тинга. Самые уважаемые парни несомненно выступят за него. Те же Харальд Бочонок да Ингви Рыжий Червь, старые дружки, которые, ежели что, пойдут за Хельги даже в обиталище нидингов. Да и не только они, многие. Тот же Снорри, хоть он и маловат еще. Снорри… После того случая, на скале, Снорри не удержался, поведал о своем спасении от неминуемой смерти сначала Харальду, когда вместе дежурили по дому, потом — Ингви, а затем уж пошла молва гулять. И никто, включая самого Снорри, не мог понять — почему Хельги не дал ему погибнуть? Найти гибель во время военной игры — это была бы достойная, славная смерть, куда лучше, чем утонуть в море во время рыбалки или сорваться с той же скалы, собирая птичьи яйца. Многие, слишком многие, вспоминая тот случай, осуждающе поглядывали на Хельги. Да и сам сын Сигурда ярла должен был бы понимать всю очевидную нелепость своего поступка. Ну зачем он протянул руку Снорри, лишив почетной для викинга смерти? Все знали: Хельги должно быть стыдно за этот поступок, и Хельги, соглашаясь, стыдился. Только как-то не очень. Словно бы где-то в глубине души знал — он поступил тогда правильно. Но почему? Вспоминая об этом, сын Сигурда с недостойным викинга страхом ожидал чего-то такого… что врывалось иногда в его мозг жутким барабанным боем, и это «что-то» по-видимому, жило в нем, проявляясь все чаще и чаще.