Андрей Посняков: Из варяг в хазары

Еще стояла весна, совсем ранняя, смурная, с морозной ночной прохладцей и изливающимися мелким холодным дождем хмурыми дневными облаками, неповоротливыми, как застоявшиеся в стойле коровы. Лишь иногда сквозь серую пелену облаков проглядывало солнце. Отражалось на миг в освобождавшейся ото льда реке и, пробежав по черным ноздреватым сугробам, исчезало в сумрачной лесной чаще, обжигая напоследок черные вершины елей золотым весенним пожаром. Нечасты были погожие дни, нечасты, — вторую весну подряд этак вот дождило, словно чем-то не угодили люди светлой матери Мокоши и Даждьбогу — сверкающему солнечному божеству, что прятало свой лик за серой пеленой облаков, как красавица-скромница прячет глаза за прядями спущенных на самый лоб волос. И не сказать, чтоб мало жертвовали богам, — губы всех идолов в славном городе Киеве не успевали высохнуть от крови. Тем не менее Даждьбог гневался и явно не торопил весну. Может быть, завидовал Перуну — грозному богу грома? Тому-то приносили не только петухов да коней, но, бывало, и человека. Да, невесело начинался год, не солнечно как-то, угрюмо. Не баловал солнышком март-протальник, хмурились крестьяне-оратаи, пробуя пястью землю, известно ведь: с марта пролетье, весна начинается, а ежели раненько протальник веснянку затягивает, то и всё лето тепла не видать. Вернее, будет тепло, как не быть, никуда не денется, да ненадежное это тепло — сегодня солнце, а завтра, гляди, дожди зарядят, как бы и урожай не сгубили, бывали в иные лета случаи...

В густом лесу по правому берегу реки было тихо и сумрачно. Привычно хмурилось низкое небо, и слежавшийся за зиму снег холодил ноги. Трое, судя по внешнему виду, знатных воинов — ярко-алые плащи, шитые серебром, кольчуги, мечи у пояса, — привязав коней у дороги, углубились в лес. Следом за воинами шли еще четверо в онучах да пестрядных кафтанишках, кой-где и заштопанных, — слуги-челядины. Идущий впереди молодой воин — рыжеватый, длинноносый, бледный — то и дело оборачивался, останавливаясь, и подгонял отстающих слуг бранным нехорошим словом. Челядины со страхом кланялись да поспешали, насколько могли. Ух и страшен же был взгляд длинноносого! Черный, пронзительный, словно бы не людской, а из какого-то другого мира, мира колдунов и злобных оборотней. Ох, упаси Рожаницы от такого взгляда! Двое других воинов были немногим лучше: длинный светловолосый варяг с вислыми усами и жиденькой бороденкой да хитроватый жукоглазый парень — тощий, чернявый, с круглым, как бубен, лицом. Оба — тоже в кольчугах, с мечами, правда, плащи не такие богатые, как у первого: у варяга — из простой шерсти плащик, коричневой корой дуба крашенный, а у чернявого — так вообще черникой, вон и выцвел уже кое-где.

— А корзно-то у Истомы неважно! — оглянувшись, скептически шепнул один из слуг — светлобородый парень лет двадцати на вид — идущему позади пожилому. Тот нахмурился — не дело челядина господ обсуждать, тем более таких знатных.

— Помолчи-ка лучше, Найден, не то как бы нам худо не было, — покосившись на воинов, боязливо поежился он. И тут же льстиво улыбнулся, увидев, как оглянулся предводитель.

— Хватит болтать! — сказал, словно ворон прокаркал, тот. — Прибавьте-ка лучше шагу.

Хорошо ему говорить: в толстых сапогах-чулках лошадиной кожи никакой снег не страшен, ни сугробы, ни болота, ни ручьи талые. А тут попробуй-ка — онучи-то давно уж все вымокли, идешь — хлюпаешь, ноженьки мерзнут, всё равно как босой.

— А зачем мы туда идем, дядько Найден? — догнав парня, шепотом поинтересовался замыкавший процессию светлоокий отрок.

— Ишь ты — «дядько»! — усмехнулся, услыхав, пожилой. Найден-то, оказывается, уже «дядькой» стал, надо же, а ведь еще и маткино молоко на губах едва-едва обсохло. Тоже еще — «дядько», смех один.

Пожилой презрительно сплюнул в снег.

— Незнамо зачем идем, Важен. — Найден пожал плечами. — То господам ведомо.

— Вот-вот, — обернулся пожилой. — А вам про то и ведать не надобно. Пошевеливайтесь-ка лучше, не то живо кнута отведаете!

При слове «кнут» Важен передернул плечами. Кнута не хотелось, и он, перепрыгивая через истекающие ручьями сугробы, поспешно догнал пожилого.