Рукмини и вправду родилась на юге, за Майлапуром, а в эти края попала в 1552-м году, пяти лет отроду. Тогда Аштритхи добился последнего успеха во Второй Темесской, прорвался на юг и осадил Майлапур. Он был в одном шаге от окончательной победы, если б удалось стереть чужеземную крепость с лица земли… Но не удалось — только ограбили окрестности города, область Маллию, какие-то отряды дошли едва ли не до Таликота. Насмотревшиеся за двенадцать лет войны всякого, северяне грабили, жгли, насиловали, убивали, а тех, кто приглянулись, угоняли в полон. Одной из них и стала некая Судхия с пятилетней дочкой Рукмини. Им, правда, повезло. Дочь обещала стать редкой красавицей, и ее повенчали с десятником или, по-новомодному, сержантом Саттаром, и на Север везли в повозке, а не вели пешком, как других.
На новом месте родня Саттара сразу взяла их в оборот. Когда сержант вернулся с юга, ее быстренько повенчали, и на долгие годы мать и дочь стали, считай, рабынями на чужбине. Им не с кем было перемолвиться, так как обе знали лишь несколько слов на джайсалмери. Зато местные повесили на них все заботы, какие только смогли, а сами наряжались и прихорашивались. И не колебались, если что не так, распуская руки.
Двух полонянок утешало одно: с каждым днем близился срок, когда Рукмини исполнится пятнадцать (этот возраст считался достаточным для первой брачной ночи), в спальню к ней войдет муж, и у них родится сын. Случись такое — отношение к ним в доме враз бы поменялось, жена, подарившая мужу сына, почитается во всем Аркоте. Может, со временем даже и забыли бы о ее происхождении… Ждали сначала Рукмини и ее мать, а после смерти Судхии она одна. Рукмини не задумывалась, как будет жить с человеком на полвека старше ее, да еще не забывающим дорогу в трактир к Санджне. Не испытывала она и особой любви к нему, ставшему, пока формально, ее мужем. Тот, впрочем, и вовсе ее не замечал, предпочитая, как открыто говорили во всем доме, «наслаждаться прелестями трактирщицы», впрочем, уже за несколько лет до свадьбы он бросил любимое развлечение, и Санджна на всю деревню сомневалась, что из этого брака что-то получится. Стоило бы родне послушать опытную женщину, подумалось Рокетту. А может быть, они и понимали, что к чему, но покойный муж был таким упрямым…
И день настал. С рассвета до самого вечера Рукмини и старшая хозяйка прибирали дом, готовили угощение «молодому», украшали брачное ложе. На свадебный пир, устроенный по такому случаю на весь квартал, собралось множество гостей.
А вечером между супругами произошло то, что обычно и бывает, когда ему под семьдесят, а ей пятнадцать. Но и бессилие престарелого мужа, пока он был жив — еще полбеды. Хуже то, что три недели спустя муж заболел — укусила его какая-то тварь, на которые столь богат этот край. И осталась несчастная южанка одна-одинешенька на чужбине. Вдовой. Овдовей она лет в пятьдесят, принеся роду трех-четырех взрослых сыновей, ее судьба была бы не так горька. Даже если бы были дочери — все было бы получше. Но она лишилась мужа сразу после свадьбы, не то что не родив хоть одну дочку, но и не познав «соли любви». Что это, как не свидетельство ее страшных грехов в прошлой жизни? С этого дня с нее сорвали все украшения и наряды, обрили наголо, заставив носить белую, как снега гор Чаттан, траурную талху. Ей запрещено было выходить не то что из дому — даже во двор. Зато самую тяжелую и нудную работу, какая только находилась в доме, поручали именно ей. Вдобавок племянник умершего, по каким-то здешним обычаям имевший права на вдову дяди, стал открыто домогаться ее близости. То есть так представлял ситуацию Рокетт. Сам-то «покупатель» говорил, что «предлагал же ей не упрямиться и открывать мне, когда жена надоест — ну, а раз нет, пусть помучается».
Выход у нее, впрочем, был, и назывался он — сати. Взойти на погребальный костер мужа. Она не решилась, прах Саттара упокоился на дне священного храмового водоема, но обряд можно провести и позже. Достаточно положить на колени тюрбан мужа — и тогда она в следующих семи рождениях будет женой Саттара («А ей оно надо?» — подумал Рокетт). В погребальном костре сгорят все грехи ее и мужа, и она вроде бы даже станет духом-покровителем рода, а место совершения обряда будет увековечено стеллой с изображением женской руки: в Маюраме, да и Майлапуре Рокетт такие видел. На совершении обряда настаивала старуха, сестра покойного Саттара, а сын покойного, имя которого Рокетт так и не услышал, говорил: «Сперва пусть исполнит другой долг». Безвестной Рукмини предлагался небогатый выбор, и Рокетт поежился, представив, каково ей сейчас: погребальный костер или исполнение обязанностей проститутки, но бесплатно. «Повезло же ей с родней…»
Читать дальше