Татьяна Любушкина - В лабиринте миров

— Настасья говорила, что ты появишься. Чуяла она…

— Это её тень, да? Та, что к ней вернулась? Это она сказала, что я здесь?

— Тени не говорят. На то они и тени. Но мы всегда знаем, где они были, да что видали, так, будто память возвращается. Что ж, Женька, пойдём к нам коли так… иль у тебя другое на уме? Может где ждут тебя?

— Да нигде меня не ждут, — я подхватила Тотошку на руки. — Только и вы мне не больно-то рады. Помню я, как голову мне морочили.

— Будет тебе, Женька, — бабка Вера заковыляла вперёд, заметно подволакивая ногу. — Мы ведь в каком мире живём? Каждый день — жди беды. А тут ты… как не испугаться? Вот мы и схоронились на время. Проверить тебя хотели.

— Проверили?

— Да как сказать, — бабка Вера оглянулась и зыркнула на меня по-волчьи жёлтыми глазами из-под низко надвинутого платка. — Тёмная ты лошадка, Женька. Да у нас выбора нет.

С этими словами она толкнула низенькую дверцу приземистой избы, давно покосившейся набок.

…В избе, куда я и Тотошка вошли вслед за бабкой Верой, кроме тётки Марьи и тётки Тамары сидел скотник Василий.

Он был единственным, кого наше внезапное появление ничуть не удивило.

— Здравствуй, дочка! — радостно осклабился мой отчим. — Садись ужинать.

В отличие от жизнерадостного скотника, тётка Марья и тётка Тамара подскочили, как ужаленные. Видимо они не обладали таким нордическим темпераментом, как дядька Василий.

— Ты?!

— Ох, ты свят, свят!!!

Тётки приняли защитные позы. Тётка Тамара, как бы невзначай положила руку возле кухонного ножа.

— Будет вам девки… — с печки раздался тяжёлый стон, и сверху показалась растрёпанная голова бабки Настасьи. — Ты что ль, Женька? Говорила я вам, что она придёт!

Бабка Вера толкнула меня в спину.

— Не стой истуканом-то! Раздевайся, да куртку зашей. Ишь, ходишь, как бомжа.

Тётка Марья опасливо обогнула меня стороной и громко зашептала бабке Вере в ухо:

— Ты отколь привела-то её, Вера?

— С улицы. За мной три постзема увязались, если б не она… — бабка Вера кивнула в мою сторону и буднично предложила. — Давайте, девки, чаю попьём. Да деревню надо бы обойти. Чую я, постземы на этом не остановятся.

— Одна что ли опять пойдёшь, Вера?! — тётка Тамара округлила глаза. — Сама знаешь, я до утра не боец, а Настасья…

— Что с ней? — я впервые открыла рот, с тех пор, как переступила порог избушки.

Дела бабки Настасьи были плохи. Глубокая рана располосовала грудь от самой шеи, двух пальцев не доставая до толстого бабкиного живота.

— Как только жива осталась, — сокрушалась тётка Марья. — Насилу отходили.

— Когда это случилось?

— Ой, да прямо днём. Мы с Настасьей к Чёрной горе ходили. Ямы проверить.

— Ямы?

Скотник Василий захихикал, а тётка Тамара подала голос, раздражённо громыхая крышкой эмалированного чайника.

— Ну, чего ты ей Маша голову морочишь? Расскажи, как есть.

Тётка Марья, будто этого и ждала. Удобно устроившись на скрипучем стуле, он хлебнула горячего чая, блаженно закатила глаза и принялась рассказывать, перемежая свой рассказ многословными отступлениями. Время от времени, тётка Тамара и бабка Вера вставляли свои пояснения, и в целом я услышала вот что:

«Не передать того ужаса, что испытали старухи, когда поняли, что я их разоблачила. Оно и понятно. Бабки почти век прожили, никто об их второй натуре и в бреду не помышлял, а тут Женька, замухрышка недалёкая! (про замухрышку, это зловредная бабка Вера высказалась). Потому, они не сговариваясь, нанесли разоблачительнице мощный удар, откинув её (то есть — меня) в новую реальность, после чего получили временную передышку и обрели способность думать.

Перво-наперво они увидали Тотошку, которому их заклятье оказалось нипочём и он по-прежнему скалил на старух острые клыки.

— Утопить его надо, девки, — озабоченно произнесла Настасья. — Беды он на нас навлечёт.

— Ещё чего! Утопить… — бабка Вера решительно встала на Тотошкину защиту. — Он больших денег стоит. Порода дорогая. Финка называется… иль не финка?..

Она взяла со стола кусок селёдки с налипшим к нему кольцом лука и поманила Тотошку:

— Финка, поди-ка сюда! Слышь? Хватит фырчать-то, ничего мы твоей хозяйке не сделаем.

Тотошка будто понял, скалиться перестал. Снизошёл до угощения и схрумкал луковое кольцо. Потом, подумав, съел и селёдку.

Подруги установили за мной слежку. Одна за другой их тени уходили на разведку в созданную реальность, где они оставили меня, возвращались, но вести, что бабки получали от своих разведчиков, всё больше ставили их в тупик.