Стивен Эриксон - Дом Цепей

Тела слева, отвесный спуск на семь или восемь ростов мужчины справа. Вершина стены была толщиной около тридцати шагов. То, что стена выдержала приступ целого моря, шептало о колдовстве. Широкие плиты под ногами покрылись грязью, уже высыхавшей под солнцем; песчаного цвета насекомые плясали над коркой, уступая путь Траллу Сенгару и его тюремщикам.

Тралл до сих пор плохо понимал смысл этого слова. Тюремщики. Он боролся со словом. Они же его братья. Родичи. Лица, знакомые с юных лет, лица, которые он помнил улыбающимися, смеющимися, а иногда — полными горя, разделенного им самим. Он был на их стороне, он прошел через все — через славные победы, губительные для душ потери.

Тюремщики.

Больше нет улыбок. Нет смеха. Лица стали напряженными и холодными.

«До чего мы дошли!»

Переход кончился. Руки швырнули Тралла на камни, не заботясь об ушибах, ссадинах и еще сочащихся кровью ранах. Мертвые ныне обитатели этого мира установили вдоль стены прочные железные кольца, горизонтально закрепленные между массивных каменных блоков. Непонятного назначения кольца находились на расстоянии пятнадцати шагов друга от друга и шли вдоль всей стены, насколько мог увидеть Тралл.

Теперь им нашлось новое применение.

Тралла Сенгара обернули цепями, лодыжки и запястья сковали кандалами. Усеянный клепками пояс болезненно стянул грудь. Цепи продели в железные петли и натянули, распиная Тралла над камнями. Под нижнюю челюсть и над языком вставили соединенные железные пластины, чтобы он не мог закрыть рта.

И началось Отсечение. Кинжал описал круг по лбу, затем прочертил полосу, рассекающую круг; острие достало до костей. В рану втерли пепел. Длинную косу срезали грубыми ударами, превращая затылок в кровавое месиво. Уцелевшие волосы натерли густой вонючей мазью — через несколько часов волосы выпадут, оставив его лысым до конца дней.

Отсечение было абсолютным, необратимым актом. Он стал изгоем. Для братьев он более не существует. Его не станут оплакивать. Его деяния исчезнут из общей памяти, как и само его имя. Отец и мать просто породили на одного ребенка меньше. Для его народа это было самым жестоким наказанием, хуже смертной казни.

Но Тралл Сенгар не совершал преступлений.

«Да, вот до чего мы дошли».

Они стояли над ним, вероятно, только сейчас осознавая, что натворили.

Знакомый голос разорвал тишину: — Мы будем говорить о нем сейчас, но, покинув это место, мы перестанем считать его нашим братом.

— Мы будем говорить о нем сейчас, — отозвался кто-то. Другой голос заискивающе произнес: — Он предал тебя.

Первый голос был холоден, в нем не прозвучало злобной радости, которую ожидал услышать Тралл Сенгар. — Ты сказал: он предал меня.

— Верно, брат.

— Есть ли у тебя доказательства?

— Его собственные слова.

— Только ты слышал изменные речи?

— Нет. Я тоже слышал, брат.

— И я.

— И что наш брат сказал вам?

— Он сказал, что ты отделил свою кровь от нашей.

— Что ты служишь неведомому хозяину.

— Что амбиции твои доведут нас до гибели…

— Весь наш народ…

— Итак, он говорил против меня.

— Говорил.

— Собственным языком он обвинил меня в измене народу.

— Верно.

— Но изменник ли я? Рассмотрим обвинение. Южные земли горят. Армии врага бегут. Враг склоняется перед нами, молит, чтобы мы его поработили. Из ничего выкована империя. А наша сила всё растет. Но… чтобы стать сильнее, братья, что мы должны делать?

— Должны искать.

— Да. А когда мы найдем искомое?

— Должны доставить. К тебе, брат.

— Вы понимаете необходимость?

— Да.

— Понимаете, какую жертву принес я ради вас, ради народа, ради грядущего?

— Да.

— Но даже когда вы искали, этот муж, бывший брат мой, говорил против меня.

— Говорил.

— Хуже, он говорил в защиту новых врагов, нами найденных.

— Точно. Он назвал их Чистым Родом, он сказал, что мы не должны их убивать.

— Если бы они были Чистым Родом, то…

— Они не умирали бы так легко.

— Итак?

— Он предал тебя, брат.

— Он предал всех нас.

Молчание. «Ага, вы боитесь разделить его преступление. Вы колеблетесь!»

— Он предал нас, братья. Не так ли?

— Да. — Слова звучали тихо, невнятно — хором сомневающихся и неуверенных.

Все снова долго молчали. Первый заговорил с открытой злостью: — Итак, братья. Неужели мы не ответим на угрозу? На опасность измены, на яд, на чуму, готовую разорвать семейные узы? Начнется ли поветрие? Придется ли нам снова приходить сюда? Будем бдительными, братья. К себе. К другим.