Алана Инош: Под маской Джокера

Она просто закинула руку Нелли себе на плечи и довела её до двери, не особенно спрашивая разрешения на это. Леська в своём жёлтом платьице маячила впереди, показывая дорогу:

– Сюда! Сюда!

Ключи несколько раз падали с громким звяканьем на лестничную площадку, прежде чем Нелли смогла отпереть замки.

– Вы сколько часов в сутки спите? – спросила Влада, озабоченно заглядывая ей в глаза в прихожей.

– Пять… Как говорил Бонапарт: «Наполеон спит четыре часа, старики – пять, солдаты – шесть, мужчины – семь, женщины – восемь, а девять – только больные», – пробормотала Нелли, чувствуя, как жаркая дурнота сменяется потоком знобких мурашек. – По его классификации выходит, что я старуха…

– Бонапарт, – хмыкнула Влада. – Потому-то он и проиграл при Ватерлоо – спать надо было больше.

Обязательно ли таксистам знать такие слова, как «Ватерлоо»? Раньше Нелли полагала, что нет, но если уж в этой стране кандидат наук мог работать дворником, то почему бы таксисту не помнить хотя бы школьный курс мировой истории?

– Если уж на то пошло, то существует мнение, что он не мог сосредоточиться из-за геморроя. – Губы плохо слушались и казались резиновыми, и усмешка у Нелли получилась страдальческой. Занятная тема для беседы вырисовалась, однако.

– Ладно, Бог с ним, с Наполеоном… Вы бы водичкой холодной умылись, – посоветовала Влада. – Жарища сегодня… Может, вам голову напекло?

Наверно, и правда эта пьянящая летняя магия была виновата в том, что Нелли ни о чём не жалела, впустив к себе незнакомую девушку, более того – даже хотела, чтобы она осталась. Задорный свет этих внимательных, зорких серых глаз, лукавые стрелки кокетливо загнутых кверху ресниц, массивные часы на хрупком запястье – она и дальше хотела бы играть в чувственные ассоциации с этой цепочкой образов, насаживая их на светлый и сильный стержень характера… Плеснув себе в лицо водой, Нелли спохватилась, что размазала тушь, но было слишком поздно.

– Так, Леся! Мыть ручки – и на кухню. Сейчас обедать будем, – деловито сказала она, промокая чёрные потёки на веках. Дурнота огромной амёбой сползала прочь, силы возвращались. Наверно, и вправду перегрелась…

– Я не хочу кушать, мам, – заявила девочка.

– Мда, не надо было, наверно, ей сладкое давать, – усмехнулась Влада. – А можно мне тоже умыться? А то и правда жарковато.

Нелли задумчиво кивнула и достала из шкафчика чистое полотенце для неё. Сняв бейсболку, Влада пробежала мокрыми пальцами по короткой, но густой шевелюре, лежавшей дерзкими волнами. Капельки воды повисли на её аккуратных тёмных бровях, кончике правильного, чуть заострённого носа и подбородке с ямочкой; что-то задиристо-мальчишеское было в её облике, и сквозь отступающий звон в голове пробилось иррациональное желание – накормить гостью обедом.

Через минуту Влада уплетала борщ со сметаной и рубленой зеленью, да с таким аппетитом, что Леська, глядя на неё, передумала отказываться от еды. Нелли плеснула полпорции и себе, а в висок ей любопытной синицей стукнула мысль: как же давно за этим столом не обедали втроём… Ложка сметаны айсбергом белела посреди тарелки, на тёмно-бордовой поверхности супа золотились капельки жира, а мелко нарезанные петрушка с укропом пахли свежестью и дождём.

– Уф, я объелась, – объявила Леська, сыто поглаживая себя по животу. – Спасибо, мам!

– На здоровье, зайка, – улыбнулась Нелли. – Ты же вроде спать хотела? Может, пойдёшь, приляжешь? Ночка-то беспокойная выдалась…

Решив, что прикорнуть было бы действительно неплохо, дочка соскользнула со стула и ушла в комнату.

– А кофейку можно? – отодвигая опустевшую тарелку, попросила Влада. – Сливок не надо, я чёрный люблю.

Она сказала «чёрный кофе», и филолог-консерватор в душе Нелли сомлел от удовольствия. Она заварила в турке двойную порцию и достала маленькие изящные чашечки – белоснежные с золотым ободком, пить из которых было особым удовольствием. Ничего, кроме полпакетика крекеров, к кофе не нашлось.

– Как говорится, чем богаты…

Тёплый, рыже-лисий взгляд Влады озарился улыбкой.

– Нормально. Если кофе сам по себе отличный, можно пить и так, без всего. А он отличный.

О чём говорить двум незнакомым людям? Из душного, зашторенного тюлем пространства Нелли выловила обратно тему сна.

– Цезарь, к слову, спал ещё меньше Наполеона – три часа. А Леонардо да Винчи – урывками: пятнадцать-двадцать минут каждые четыре часа. А Маргарет Тэтчер говорила, что лучше пожертвует сном, чем появится на людях с плохой причёской. Правда, на острове Святой Елены тот же Наполеон уже дрых до полудня – отсыпался за всю жизнь.