Нил Шустерман - Жнец-2. Испытание

– Вы хотите сказать, что у мудрой и прекрасной Жнеца Анастасии нет никаких идей? – спросил Грейсон.

Произнеси эту фразу кто другой, Ситра увидела бы в ней лишь грубую лесть. Но Грейсон по натуре не был льстецом. Да и положение его было столь отчаянным, что притворяться у него не было ни сил, ни желания. Ситра же не видела себя ни мудрой, ни прекрасной – как выразился Грейсон. Но слова были произнесены; они обязали ее сосредоточиться на проблеме, и решение пришло.

– Я знаю, куда тебе можно пойти, – сказала Ситра.

Грейсон смотрел на нее умоляющим взглядом в ожидании, что она поделится своей мудростью.

– В этом городе есть монастырь тоновиков, – сказала Ситра. – Они спрячут тебя от жнецов.

Грейсон был, самое малое, ошеломлен.

– Тоновики? – переспросил он с ужасом. – Вы серьезно? Да они вырвут мне язык.

– Нет, они этого не сделают, – отозвалась Ситра. – Но они ненавидят жнецов, и я совершенно уверена, что они скорее расстанутся с собственной жизнью, чем выдадут тебя. Спроси там брата Маклауда. Скажи ему, что тебя прислала я.

– Но…

– Ты просил помощи, и я тебе ее предоставила, – сказала Ситра. – Дальше все делай сам.

Развернувшись, Ситра отправилась в гостиницу и прибыла туда как раз вовремя, чтобы успеть переодеться в свою мантию и наделить иммунитетом пребывающую в скорби семью актера, гениально сыгравшего накануне смерть Юлия Цезаря.

Я, «Гипероблако», есть само совершенство.

Это является истиной по определению, и нет никакой необходимости оспаривать данное утверждение, ибо это – факт. Тем не менее ежедневно я обязано принимать миллиарды решений и совершать миллиарды разнообразных действий. Некоторые из них ничтожны, как например, решение выключить свет в комнате, где никого нет – чтобы сэкономить электричество. А некоторые куда более масштабны, как в случае с организацией небольшого землетрясения с целью предотвращения большого. Но ни одно из этих решений не является идеальным. Свет я могло бы выключить чуть раньше, чтобы сэкономить чуть больше энергии, а землетрясение организовать баллом-двумя пониже, чтобы спасти все-таки упавшую на пол вазу ручной работы.

Я прихожу к выводу, что есть только два совершенных по сути своей деяния. Это – самые важные деяния, как я полагаю, но я запретило себе участие в них и оставило в компетенции человечества.

Это – создание жизни… и ее прерывание.

КАК И БОЛЬШИНСТВО МОНАСТЫРЕЙ, где укрывались тоновики, тот, куда явился Грейсон Толливер, был стилизован под старину гораздо более древнюю, чем реальный возраст здания и прилегающих построек. Перед Грейсоном возвышалось строение из красного кирпича, от фундамента до крыши увитое плющом. Но, поскольку стояла зима, плющ был голый, без листьев, и напоминал скорее паутину. Грейсон вошел и двинулся вдоль длинной колоннады, обрамленной решетками и обсаженной розовыми кустами. Должно быть, весной и летом здесь по-настоящему красиво. Но сейчас, зимой, все выглядело так же мрачно, как было на душе у Грейсона.

Первым человеком, которого увидел Грейсон, была женщина в халате из мешковины, которая улыбнулась ему и подняла руки ладонями вверх в знак приветствия.

– Мне нужно поговорить с братом Маклаудом, – сказал Грейсон, вспомнив последние слова, обращенные к нему Жнецом Анастасией.

– Вам следует испросить на то позволения викария Мендозы, – ответила женщина. – Я приглашу его.

И она отправилась во внутренние покои монастыря такой неторопливой прогулочной походкой, что Грейсону захотелось догнать ее и дать пару тычков в спину.

Когда же появился викарий Мендоза, было сразу видно, что он торопится.

– Я ищу у вас убежища, – сказал Грейсон, – и мне было велено найти брата Маклауда.

– Понимаю, – отозвался викарий таким тоном, словно просьбы подобного рода были для него обычным делом. Затем он проводил Грейсона в одно из зданий на территории монастыря. Помещение, в котором они оказались, было спальней.

На ночном столике возле постели горела свеча. Мендоза погасил ее.

– Располагайтесь, – сказал он. – Я скажу брату Маклауду, что вы его ждете.

После чего викарий вышел, закрыв дверь, но не заперев ее. Таким образом он дал Грейсону возможность не только остаться наедине с собственными мыслями, но и уйти – если он того пожелает.

Грейсон осмотрелся. Обстановка спартанская, никаких удобств, за исключением самого необходимого: кровать, стул и ночной столик. Стены голые, без украшений, кроме железного камертона над изголовьем. Двузубец, как они его называют. Символ их веры. В ящике ночного столика – комплект одежды из мешковины, а на полу – пара сандалий. Рядом с погашенной свечой – сборник гимнов в кожаном переплете, на котором вытеснено изображение того же камертона.