Александр Бруссуев: Не от мира сего-4

Вася ничего не ответил. Он внезапно ощутил какую-то свою тоскливую обреченность, все равно, что провалившись под хрупкий лед, пытаться на него выбраться. Но лед ломается, крошится, а вода уже сводит холодом ноги, и становится понятно: не вылезти.

Не дождавшись закономерного вопроса, Александр продолжил:

- Надо, чтобы крестили тебя.

- Так я, вроде, крещенный.

- Наши попы должны крестить, - князь поднял руку ладонью к собеседнику, словно, предупреждая его непонимание. - Чтоб народ видел и за тобою пошел.

- В батиханскую веру? - возмутился, было, Василий.

- В нашу веру, - ответил Александр. - У нас будет своя вера. Истинная. И мы сделаемся сильными, мощными, как русы. Нас нельзя будет сломить.

- А нас - можно? - ливонец не смог сдержать свой нрав. - Я крещен водой, крещен огнем, теперь и мечом крещен. Неужто этого мало? Неужто мне потребно исполнять чужие прихоти, поступаясь своей Верой, принимая чужую?

- А где ваши волхвы? - повысил голос князь. - Почему они бросили вас? Как вы к вашему богу обращаться будете? Или чудо должно свершиться, чтобы вы уразумели?

- Чудо уже свершилось, - успокаиваясь, проговорил Василий. - Убитый Глебом волхв вознесся.

На самом деле он придумал это только сейчас и, произнеся, сам себе удивился. Слишком смелые слова, не подкрепленные ничем, кроме своего внезапного озарения. Вася рассердился на себя: чего это он тут в полемику ударился со слэйвинским князем, раньше, бывало, только головой кивал, уходил от ответов, и никаких проблем не возникало. Так то раньше было! Не знал он тогда Маришки, не ведал, что жизнь князьями не ограничивается.

Василий даже забыл, зачем приходил к Александру, поэтому, что бы хоть что-то сказать, произнес:

- На самом-то деле зовусь я Василием Игнатьевичем. "Казимирович" - прозвище.

- Как это? - отвлеченно удивился князь, тоже, вероятно, погрузившись в свои мысли.

- Ну, считалка такая была в детстве: "Käsi - meri, jalka - jarvi " и дальше (рука - море, нога - озеро, в переводе с финского языка, примечание автора). Так и прозвали. Пошел я, пожалуй.

- Ну, ступай.

Василий ушел, досадуя на себя. Пустой визит! Хотел расчет получить, а вышло, что в неприятность угодил. Но креститься, какими бы выгодами это дело ни прельщало, он не собирался. Пусть, вон, слэйвинов своих крестят! Их теперь в Новгороде можно было найти вполне предостаточно. Завтра перед отъездом решит все вопросы, не дадут расчет - проживет и без него!

Он и не знал, что несколько оброненных фраз обратило его из верного служаки в опасного отступника. Государственное мышление тем и отличается от обычного людского, что оно настолько масштабно, что в нем не остается ничего человеческого. Любая, даже самая призрачная угроза, какая бы она мизерная ни была, влечет за собой принятие соответствующих мер. Крутость этих мер диктуется шкурным принципом: лучше пере.., нежели недо... Василий был обречен.

Поутру слэйвинские дружинники, мягко, но решительно оттеснив случайную ливонскую стражу, пошли по домам горожан. Они сопровождали слащаво улыбающихся церковных служек, которые приглашали всех прийти в ближайшие храмы.

Вроде бы ничего опасного в этих действиях не просматривалось, но все-таки нашлось несколько ливонцев, воспротивившихся, так сказать, из принципа. Не успели они, как следует, выразить свое несогласие, как тут же были обездвижены по рукам и ногам возникшими из ниоткуда русами Владимира.

- Это для их же блага! - успокаивали служки.

В церквах народ встречали празднично одетые попы и радостно приветствовали входивших. Горели свечи, отсвечивали позолотой оклады икон, тонкий запах ладана, словно фимиам, распространялся от кадил.

- Праздник? - задавали вопросы друг другу горожане. - Какой у них праздник?

- У нас у всех праздник! - торжественно отвечали попы. - И князья с нами празднуют!

- А что это там за дым с Неревского конца?

- Так это дом Васеньки Игнатьевича по прозванию "Казимирович" тушат. Занялся он еще с ночи, делал он что-то непотребное, Глебом и Акимом наученный.

Народ удивлялся: вот ведь батиханские происки, даже Василий, княжий гонец, продался. Так ведь он только что из самой Золотой орды вернулся. Изменился он после этой поездки-то, на себя не стал похож.

Тут служки запели, попы и княжьи люди троеперстно принялись креститься, люди последовали их примеру, но по старому обычаю - двуперстно. Никто их не поправлял.

Служба была торжественна и впечатляла тех, кто ни разу в церкви не бывал. Всех мужчин, одного за другим, провели через алтарь, женщин до алтаря не допустили. Попы завели рассказы из Святого писания, а потом начали обрызгивать всех водой из установленных возле алтаря больших серебряных чаш. Кое-кто не понял, что, собственно, происходит. Но нашлись те, кто охотно объяснил: