Александр Бруссуев: Не от мира сего-4

Василий решил выбираться на крышу: там дым, там труба - там можно сделаться незаметным. Конечно, крыша выгорает в самую первую очередь, как факел, но, похоже, что такой стадии пожар пока не достиг. Пока разгорались стены, подпаленные со всех четырех углов.

Хорошо, что его дом на отшибе, так что угроза того, что пламя перекинется на соседние строения, мала. Также хорошо то, что можно выбраться из города незамеченным, чему способствовали навыки его былой профессии.

Василий, ступая осторожно и тихо, вышел в так и оставшуюся приоткрытой дверь. За добротной печью, стоявшей посредине всего дома, ближе к сеням имелась лестница на чердак, или "вышку", как его еще именовали в ливонских домах. Криков с улицы пока никаких не раздавалось, значит, соседи спят и не заботятся о своем имуществе. Даже собаки не воют и коровы не мычат. Странно.

Василий, поднявшись по ступенькам, одной рукой начал отворять наверх над головой люк, стараясь не произвести лишних скрипов. И это бы ему удалось, да вот только просчитался он в своих самых смелых предположениях. Русов было не трое, а четверо.

Удар по голени был настолько мощным, что бросил Васю на приступок печи, заставив его выпустить из рук меч. Тот, звякнув, улетел куда-то в сторону. Такой удар ломает напополам все на своем пути, будь то дуб в два охвата, будь то щит соперника, не говоря уже о беззащитной ноге подымающегося наверх человека.

Василий обрушился с печи на пол и едва успел выставить перед собой упавший вместе с ним ухват. Именно им он и поймал палицу, уже готовую докончить начатое разрушение со всей своей яростной мощью. С помощью этой нехитрой кухонной утвари рыцарю удалось направить удар в сторону от себя, который, достигнув пола, потряс, казалось, до основания весь умирающий в огне дом.

К палице прилагался заросший клочковатой бородой до глаз, но совершенно лысый головой субъект, оскалившийся так, словно его самого хватил какой-то приступ. Например, отчаянья.

Василий не стал ждать, когда этот припадок у лысого кончится и прыгнул на него, оттолкнувшись спиной. Так обычно прыгать нельзя, так обычно прыгать не получается. Но этим утром некоторые обычные вещи решили измениться. Рыцарь не пытался сбить с ног своего губителя, либо одним движением смахнуть его голову с плеч. Ему важно было всего лишь уцепиться за этого человека. И это ему удалось.

Рус был могучим человеком, жилистым и тертым. Он не стал тратить лишние силы и терять время, чтобы вновь пустить в дело свою палицу. В таком тесном контакте она была не нужна и, скорее, служила помехой. Поэтому он не противился вражеской хватке своего просторного рукава, даже весьма охотно упал, влекомый тяжестью чужого тела. Но упал так, что Василий оказался под ним, что еще больше ограничивало свободу движений ливонца. Лысый уже не стал обращать внимания на то, что обе руки противника вцепились в его правое запястье - левой он нашаривал на своем поясе маленький нож, что называется финский. Нащупал и совсем бы готов был пустить его в дело, да тут случилась пренеприятная вещь: поверженный Казимирович, стиснул его руку, как тисками и начал медленно вращать свои кисти в противоположных направлениях.

Это не было больно, это было очень больно. У лысого даже нога конвульсивно задергалась, горло перехватил спазм, так что ни хрипеть, ни пищать он не мог. Рус забыл про нож, но инстинкт его об этом не забыл и принялся царапать финкой грудь своего мучителя. Получалось несильно, но такова уж природа инстинкта: она управляет, но не действует. В конце концов, Василию это надоело, он перестал своей хваткой обдирать плоть с кости врага, отобрал нож и воткнул его в горло. Горло для этой цели он выбрал, конечно, не свое - чужое.

Вот тут-то даже инстинкт русу не помог, он залил кровью и без того окровавленную грудь рыцаря, откинулся на спину и задергал уже двумя ногами. Василий склонился над ним, полагая задать вопрос, но одумался - все равно ответа не будет.

Огонь разгорался, следовало поспешать, чтобы не сгореть вместе с крышей. Да вот только идти теперь Вася не мог - левая нога оказалась переломана ударом вражеской палицы. Он сломал ручку столь полезного в ближнем бою ухвата, и привязал к увечной ноге на манер шины, использовав для этого располосованные рукава нательной рубахи. Все равно ходоком он быть перестал.

Опираясь на подобранный меч, Василий все-таки забрался на вышку и ощутил подымающийся снизу жар. Не пройдет и полгода, как крытая дранкой крыша вспыхнет и пустит сноп искр в черное безучастное небо. Тогда дом уже не спасти. Да и сейчас не спасти, раз никто не спасает.