Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Теперь без команд, — объявил учитель. — Работаете поочередно: одна бьет первой, вторая предугадывает, работает на опережение, держит диагональ. Через каждые пять ударов меняетесь.

Все-таки махать палкой — мальчуковое занятие. У меня получалось все лучше и лучше. Врожденное это у нас.

Аглая сначала хмурилась, затем похвалила:

— Неплохо для новенькой. До сих пор интересных партнерш для спаррингов у меня не было.

Рядом возник дядя Люсик.

— Перекур, — сказал войник. — А наше занятие окончено.

Он ушел. Дядя Люсик погонял нас три круга вокруг школы, затем дал немного отдышаться и отвел в конюшню, где долго мурыжил тонкостями аллюров и прочих галопов. Настало время обеда. После обеда — снова лошади, теперь отличия гнедых, буланых, каурых, вороных и всяких игреневых. О саврасой масти я знал только, что какую-то известную кобылу — или жеребца? — звали Савраской. Мне понравилась чалая: с вкраплениями белого в волосах. Я назвал ее мелированной. Нам с Томой лошадиные масти были внове, а остальные скучали.

Затем пошла практика. С умелыми всадницами занимались войники и войницы Дарьи, с начинающими — все тот же папринций. Само собой, мы с Томой попали во вторую группу. Из солидарности и верности долгу Зарина осталась с нами. Мы выезжали в рощи и в поле, в сопровождении старшего пронеслись туда-обратно по дороге. Доехали вплоть до развилки, где увидели странную процессию одинаково одетых женщин в кроваво-красных плащах с капюшонами и с вещевыми мешками за плечами. Этакие бойники женского пола, только с открытыми лицами. Неправильно сказал: лиц в глубине капюшонов видно не было, для этого требовалось бы спешиться и специально заглянуть. Про себя я назвал краснокапюшонниц монашками, другого определения к их внешности не подходило.

Ужина едва дождались, съели все и попросили добавки. Нам дали. Обслугой всегда были бойники. Кажется, они и готовили. Просьбы выполнялись ими безмолвно и беспрекословно, лица из-под колпаков с прорезями для глаз никогда не показывались. Интересно, почему всегда в масках? Обет такой дали?

Маленькая нужда доставляла проблемы. Трудно выбрать момент, когда в нужном месте свободно. И совершенно невозможно предсказать, не войдет ли кто-то в процессе. Со смущением я попросил у Тому содействия.

— Постоишь у входа, а если вдруг кто — подай знак.

— Какой? — взвеселилась она, вникнув. — Песенку спеть? «Журчат ручьи»?

— Любой звук. Кашляни, чихни, стукни в стену. Обратись к тому, кто идет, с каким-нибудь вопросом. Поскользнись, если что. Вспомни классическое «Шъёрт побьери».

— Вот еще. Хорошо, подежурю, давай быстрее.

Только я пристроился — снаружи донесся кашель и стал удаляться. Я успел присесть над агрегатом, опустив полы рубахи до пола и стянув перед собой. В уборную влетела скромненькая незаметная ученица по имени Феодора. Худенькая тихоня с цепким взором, она обладала самыми сильными ногами в потоке: в беге ей равных не было. Больше ничем девица не выделялась и, как понимаю, не особенно хотела.

Ошарашено глянув, Феодора удалилась. Значит, тоже не любит компании в таком ответственном деле. Не то что некоторые, которые все остальные.

Томы уже не было, а через пять шагов я обнаружил Феодору, застывшую у окошка с отсутствующим лицом. Она даже забыла, зачем пришла.

— Проблемы? — дружески поинтересовался я.

В ее поднявшемся из неведомых глубин взгляде плескалась боль.

— Плохие известия из дома. Отец Касьян сообщил, что отца Гордея убили.

В моей голове щелкнуло.

— У тебя как фамилия?

— Фамильное имя? Евпраксина. Пишут, что отец Гордей покаран за нарушение закона. Не верю. Не мог он. Просто не мог. Не такой человек. Найду того, кто его довел — с живого кожу сдеру.

Ученица вспомнила, где стоит, кивком поблагодарила за сочувствие и ушла в уборную.

Меня передернуло. Вот как могут аукнуться наши благие намерения и не продуманные на сто лет вперед поступки.

Было еще светло, но учеников почему-то оставили в покое. Дали задание на завтра: сочинить историю о борьбе добра и зла. Сказку, миф, притчу — кто на что горазд. Чего-чего, а этого добра у меня было навалом, не стал даже заморачиваться.

Ух, впервые — свободны. Не так, чтобы совсем: нас попросили оставаться в комнатах до приглашения. Куда-то. Опять тайны.

Накопившаяся усталость, непривычные нагрузки, новые впечатления и ощущения… Я провалился в тягучую дрему. Зарина, как потом выяснилось, умчалась к сестре, поболтать и узнать, в чем дело.