Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Тома… это Тамара? — засомневалась царисса Дарья.

— Да, — кивнула Тома. — Но лучше просто Тома.

— Ангелы Тамара и… — вновь царисса остановилась в нерешительности. — Чапа — разве имя?

Я признал:

— Прозвище.

— А имя?

— Вася.

Она принялась излагать дальше:

— Ангелы Тамара и Василиса до нового распоряжения становятся воспитанницами школы. Прошу приветствовать новых воспитанниц, единственных в своем роде!

Из-за шума ободряющих выкриков никто не услышал моего возмущения. Какая, к черту, воспитанница Василиса?!..

От жуткого толчка локтя в ребро язык у меня едва не превратился в отдельный орган. Взвыв, я накинулся на Тому:

— Ты чего?!

— Не рыпайся. Еще не понял? — злой змеей прошипела Тома. — Ангелы — не дети. Ангелы — женщины.

Совсем в другом свете пролетело одно за другим недавнее, и паззлы сложились в картинку.

Гордею наша четверка представилась как «два и два». Не мы, он сам настоял на этой формулировке. В его представлении — два парня и две девочки, так увиделось со стороны. Еще бы, на первый взгляд не отличишь: волосы у меня длинные, лицо чистое — усы с бородой проклюнутся нескоро. Сложение тщедушное, нескладное, у худеньких девочек моего возраста часто бывает. Голос все еще высокий, кадык, что вырастает со сломом голоса, ждет своего часа. Даже представляя себя как «он», для других я был ангелом, что тоже мужского рода. Мы же говорим: диктор Екатерина. К тому же, в прошедшем времени, насколько помню, я себе не рассказывал, все мои фразы были в настоящем времени, пол говорившего оно не передает.

— Все свободны. — Царисса Дарья начала разворачиваться, чтобы уйти, но… — Тома и Чапа, а вас я попрошу…

…остаться, вспыхнуло в голове голосом артиста Броневого навеянное киноклассикой.

— …зайти через минуту, — закончила царисса, чуть помедлив.

Несколько шагов — и она скрылась в примыкавшей к забору анфиладе, где в противоположной от ученических комнат стороне располагались ее гостевые покои.

Убедившись в уходе смотрительницы, дядя Люсик выпрямился до стойки караульного у Кремлевской стены, сделал морду кирпичом и… щелкнул вслед цариссе воображаемыми каблуками на своем сыромятном подобии сапог. Глаза его смеялись.

Ничего не понимаю. Словно происходящее напомнило ему тот же фильм, и распорядитель спародировал часового у дверей рейхсканцелярии. Если так, то… совсем ничего не понимаю.

Но как-нибудь докопаюсь. Когда разберусь, чем грозит подобное любопытство. Пока же не оставляло ощущение, что вот-вот из дверей выскочат друзья, родители и члены съемочной группы, и на все поле прозвучит столь желанное:

— Розыгрыш!

Увы, не прозвучит. Машинально держась рядом друг с другом, отчего локти периодически соприкасались, мы с Томой отправились за цариссой. Тома шептала:

— Утром спросила Карину, почему в школе сейчас только девочки, где же мальчики. Она меня чуть не побила. Образование для мальчиков — грех, им запрещен вход на территорию школы, нарушителю — смерть.

На душе словно разбилось что-то липкое и противное. Даже сглатывание далось с трудом.

Мы вошли к Дарье. Царисса восседала на резном высоком стуле, который я для себя обозвал троном: до сих пор видел здесь только лавки да табуреты. Мужья, как всегда, болтались позади, создавая антураж. Больше никого.

— Садитесь. — Приглашающий жест указал на две скамьи по разные стороны от входной двери.

Не сговариваясь, мы присели рядышком. Обстановка не блистала. Все старенькое, деревянное. Чуточку приоткрыта еще дверь, внутренняя, в другую комнату, там виднелся край немудреной кровати, выделявшейся лишь размерами. Даже для походного домика скромновато. Наверное, это должно говорить в пользу цариссы. Бережет копейку, все для народа, экономика должна быть экономной. Что забыл? Ах да, власть — слуга народа. Полный комплект.

— Почему в крепость вас везла Варфоломея?

Мы переглянулись. Ответил я:

— Не Варфоломея, а царевна Милослава.

— Какая разница, — равнодушно бросила царисса. — Так почему же?

— Гордей пощадил нашего спутника…

— Чёрта, — поправила царисса. — И по закону он заслужил смерть.

Хорошо, что Тома смотрела в пол: ее глаза не выдали удивления, когда я упомянул только про одного спутника.

— Именно так и случилось. — Весь мой облик свидетельствовал, что я готов поклясться чем угодно: говорю правду, только правду и ничего кроме правды.

Пусть не всю правду, но об этом в указанной формулировке ничего не сказано.