Литтмегалина - Синие цветы II - Науэль [litres самиздат]

Я отпустил ее и, пошатываясь, встал на ноги. Лежа на песке, она посмотрела на меня снизу-вверх – непонимающе, почти умоляюще.

– Хватит, Ирис. Впредь нам нельзя позволять подобное, – я протянул ей руку, предлагая подняться.

– Ты говоришь как директор школы для девочек.

– Ни одна школа для девочек не пустит меня на свою территорию.

Ирис погрустнела. Она подняла с песка очки, отряхнула их и надела, пряча глаза за темными стеклами. Я чувствовал себя виноватым, когда мы брели вдоль кромки моря, направляясь к гостинице, хотя был прав, и она это понимала. Она все понимала… Она была особенная. Дьобулус тоже был особенным, но он был темной силой. А Ирис – светлой.

– Мы скоро расстанемся, – напомнил я. – Если мы слишком сблизимся, разлука будет невыносима. Но она в любом случае обязательна, – как только я произнес слово «разлука», я понял, что оно слишком угнетающее. В дальнейшем следует избегать его. Не считать уходящие дни. Просто жить, сосредоточиться на настоящем моменте, как советовал Октавиус.

Ирис сверкнула зубами.

– Вредина. Но, может, все-таки поможешь мне справиться с моими сексуальными комплексами?

– Что-то я не заметил у тебя сексуальных комплексов.

– А они есть! Я четыре месяца не трахалась. Согласись хотя бы из жалости.

Мне не понравилось, что она пытается прикинуться несерьезной. Притворство ей не давалось – это первая причина для моего недовольства; я так и рвался ей подыграть – это вторая. Но она хотя бы не выглядела подавленной надвигающимся будущим, уже хорошо.

– Я не помогаю избавиться от сексуальных комплексов. Я только создаю новые. И ты же знаешь – я не из жалостливых.

– Точно. Абсолютно бесчувственное существо, – фыркнула Ирис. – Когда ты уезжаешь?

– В четверг днем.

– Почему именно в четверг?

– Потому что я приехал в позапрошлый четверг, – я сомневался, что смогу хранить свою правильность дольше двух недель.

– Это послезавтра…

– Да.

– Так скоро, – она вздрогнула. – Мы увидимся в Льеде?

– Сотни раз. – «Надеюсь. Если я буду вести себя правильно». Я схватил камень и бросил его в воду, чтобы посмотреть на взметнувшиеся брызги. – А сколько ты намерена здесь оставаться?

– Не знаю. Пока мне не хочется уезжать. Я привыкла. Даже перестала трястись в опасении, что меня узнают. Даже перестала бояться меню и официантов. Но без тебя это место потеряет свое очарование, – она заморгала, но заставила себя успокоиться. – Я еще не все тебе рассказала.

– Ты хочешь сделать это прямо сейчас?

– Да. Я чувствую решимость. Только можно я сначала куплю себе чего-нибудь выпить?

– Бутылку холодного лимонада.

– Ладно. Тогда я обойдусь, – Ирис села на песок.

Я опустился рядом с ней и вытянул ноги. До ступней долетали брызги воды.

Ирис поправила шляпу – вторую, которая все пыталась повторить трагичную судьбу первой.

– Не то чтобы это такая тайна, тем более что от тебя у меня нет секретов. Просто противно вспоминать… Я уже пропадала, причем по-настоящему. Весной…

Я молча слушал ее и смотрел на волны – как они набегают на берег и снова отступают. И так же мой ужас. Вперед, назад. Можно выслушать все что угодно, пока смотришь на море…

***

У мужа Ирис был большой дом за городом, окруженный лесом. Ирис нравилось бывать там – до тех пор, пока ей не перестало нравиться что-либо вообще. Хотя Ирис не радовала идея провести неделю наедине с опротивевшим ей человеком, но он намеревался оборвать домыслы прессы видимостью семейного примирения, а она отчаянно нуждалась в побеге: запереть себя в тишине, вдали если не ото всех, то от многих.

Вскоре она обнаружила, что муж угнетает ее гораздо больше этих «многих». Как следствие, ей очень полюбились долгие одинокие прогулки в лесу. Весна выдалась теплая, все стремительно таяло, и лишь в глубине леса и в овражках еще лежал снег. Обстановка умиротворяла, вот только Ирис порой казалось, что валежник похрустывает не в такт с ее шагами. Когда она сказала об этом мужу, он отмахнулся от нее: «Не впадай в паранойю, дорогуша». И она подумал: может, это и в самом деле паранойя?

Она бы продолжала так считать, но в одно отчаянно не прекрасное утро ее нос и рот оказались зажаты сладковатой на вкус и запах тряпкой, а потом она обнаружила себя в обшарпанной комнате – связанная и совершенно беспомощная под прицелом желтой улыбки неряшливого типа сомнительной наружности. Ей не пришлось просить его объясниться. Он фонтанировал признаниями. Он обожал Ирис еще со времен «Реки серебра». Целую вечность, семь лет. Он не сомневался, что его возвышенное чувство найдет у нее отклик, требуется лишь проявить немного упорства. И он проявил. Скупал журналы с ней, ходил на ее концерты, посылал ей из толпы улыбки, которые она не замечала. Он вступил во все ее фан-сообщества, чтобы всегда быть в курсе новостей. Он дежурил возле ее дома. Пару раз с ним грубо обошлись охранники, но он не обиделся, ведь если бы Ирис стало известно об этом, она разорвала бы их в клочья, защищая его. Он писал ей письма. Много. Почему она не отвечала на них? Почему? Почему? Он начал кричать.