Он с нарочитой неловкостью примостился на краешке табурета. Скромняга. Труженик шестидесяти четырех полей готовится к уборке урожая.
— О чем задумался, земеля?
Мы с ним и в самом деле земляки. Я родился в Кишиневе, он в Бендерах. Но он, а, вернее, его мама, почувствовали неладное раньше и спокойно перебрались в Питер.
— Да вот, о доме беспокоюсь. Мама одна, скучно ей. И за рыбками ухаживать сложно. У меня аквариум большой, двадцативедерный. Двести сорок литров ровно.
— Домой хочется?
— Немного. Плохо, позвонить отсюда нельзя. На почту надежда слабая. Письмо бы получить…
Мобильники здесь не работают. Горы.
— Если машина придет — получишь, — я опустил мешалку в котел и закрутил между ладонями. Индеец племени Сиу добывает огонь трением — спички забыл взять.
— Может не придти?
На вынутой мешалке остались комочки мамалыги. Не готова.
— Горы есть горы, душа моя. По такой погоде и доллар не тянет.
Вода в джезвее закипела. Аркаша высыпал в него ложку чая. Индийского, гранулированного. Варвар.
— Молочка бы капельку, Петр Иванович.
— Изволь, — молоко в чай? Последователь Оруэлла. Я отвернулся.
По галерее — шаги. Несет еще кого-то нелегкая. Всех гнать пора!
— Простите за вторжение. Анатолия Яковлевича нет у вас?
На подобный вопрос всегда хочется в ответ пошарить по карманам, вдруг да завалялся. Но с Нимисовым шутить вредно.
— Нет, — Аркаша отхлебнул пойло.
— Мы всегда в это время занимаемся медитацией — Александр Борисович, он и я. Некоторые — Нимисов посмотрел на Аркашу, — пока до этого не дозрели. Но Анатолия Яковлевича нет. Я заглянул в его комнату — никого, и постель заправлена. Надеялся, он тут.
— Нет. И не было. Я вчера его видел, поздно вечером, с биноклем, — пора убавить огонь под котлом.
— Странно. Где ж ему быть?
— Вдруг плохо стало? Сердце? — Аркаша отложил кружку. — Я поищу его, — он кивнул на окно. — Плащ надену и пойду.
— Я тоже, — Нимисов покинул кухню.
Нехорошо. Совсем нехорошо. Я заглянул в кладовую, снял с гвоздя дождевик, обулся в сапоги.
Вода скатывалась по склону вниз, сливаясь в грязные ручейки. За дождем, едва угадываемый, рокотал Желчуг.
Из шале показались Нимисов с Аркашей. Я присоединился к ним.
— Саблецов как-то брал меня на свои астрономические обсервации. Вдруг он там? — из-за шума приходилось почти кричать.
Ненадолго хватит дождевика. Ветер дул в спину, и сырость уже холодила меж лопаток.
Опрокинутый стул, исхлестанный дождем, растопырил беспомощно ножки, а рядом в траве лежал человек, лежал лицом вниз, вытянув вперед руку, а другую подвернув под себя. Посиневшее лицо и широко раскрытые глаза с белесыми зрачками.
— Что с ним?
Кто спрашивает? Не узнаю голоса.
Я попытался отыскать пульс. Бессмысленно — окоченение успело сковать мышцы. И, перечеркивая шею — темная борозда.
— Он мертв, — я и свой голос не узнал.
— Я будто ждал этого, — верно, Аркаша. — Он раньше на сердце жаловался.
— Сердце не виновато. Он задушен, — я поднялся.
— Вы уверены? — Нимисов смотрел на мое плечо.
— Уверен.
Я осмотрелся. Вот он. Огромные объективы уткнулись в грязь, отвернувшись от нечистого неба.
— Вероятно, Саблецова удавили ремнем собственного бинокля.
Мы стояли, не решаясь двинуться и тем самым признать свершившееся.
— Надо позвать остальных, — Аркаша не выдержал первым.
— Иди, — я поднял стул, сел. Мокрая одежда липла к телу.
Не спас дождевик. Ничто никого не спасает. Не вставая, дотянулся до бинокля.
— Осторожно! Там могут быть отпечатки пальцев!
— Дождь идет много часов, — я не смотрел на Нимисова, не смотрел на Анатолия. Не смотрел никуда.
Когда Саблецова укладывали на носилки, из руки отделился и упал на землю темный предмет. Я подобрал его. Пешка. Пластмассовая черная пешка. У меня был когда-то такой комплект. Подарок на день рождения в пятом классе.
С биноклем в одной руке и со стулом в другой я плелся за всеми.
В обеденном зале Олег и Юра замешкались в нерешительности.
— Кладите на пол, — распорядился Нимисов.
Я замерз. Дрожь пробирала, откатывалась в глубь и замирала, не исчезая.
— Я полагаю, нам необходимо обсудить, что следует предпринять, — голос Стачанского — единственное, что осталось сухим вокруг. — Для начала переодеться и согреться. Петр Иванович, желателен крепкий кофе или чай.
Ох, как желателен.
Я переменил белье на шерстяное, поверх — тренировочный костюм.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу