Василий Щепетнёв - Гамбит Смерти

— Не хочешь посмотреть на небо? В час восемнадцать астрономический феномен: покрытие Марса Луной.

— Как-нибудь в другой раз. Спать охота.

— А меня небо успокаивает. Отдыхаю.

Бинокль — мощный, дорогой прибор. Фирма. Двадцатичетырехкратное увеличение берег кожаный футляр. Beati possidentes.

— Да и погодка неважнец.

— Знаю, — вздохнул он. — Авось, развиднеется. Кстати, как тебе задачка?

Я принес с подоконника карманные шахматы. Третий день место занимают. Не до них было. Я вообще-то не охотник до задач, даже шахматных. Но автора отказом обижать не хотелось.

— Не гроссмейстерское это дело задачки придумывать. Тем более неправильные.

— Сказочные, — поправил он. В голову лезут идеи, лезут и лезут. Не пропадать же. А решается так, — он задвигал фигурки, с трудом умещавшиеся на крохотных полях. — Правда, неплохо? А последний ход? — он потер руки. — И умер бедный раб у ног непобедимого владыки!

— Впечатляет, — поддакнул я. От меня не убудет. — Хорошая, на мой непросвещенный вкус.

— Я их тут дюжину сочинил. Воздух стимулирующий. Издам брошюрку, пожалуй.

Я долили остатки сока. — Издавай. Одну куплю, если подпишешь.

— Твой бестселлер жена каждодневно читает. Я ей письмо написал, заверяю, что на практике у тебя получается еще вкуснее. Завтра с Юрой отправлю.

Это он о моей книжице «Кухня современной России, или искусство выжить, не отказываясь от невинных радостей».

— Будто раньше не знал.

— Ну, милый, одно дело разовым обедом поразить, а другое — месяц ублажать довольно привередливый народ. Нет, ты мастер большой. Кстати, железно сказать не могу, но, похоже, Александр Борисович не прочь взять тебя в Мехико. Ты попроси Нимисова замолвить словечко, и тогда — сто процентов.

С прицелом на Мехико я и согласился ехать сюда. Но сейчас прилива счастья не ощущал. И не потому, что дело до конца не решено. И даже не потому, что предстоит кланяться Нимисову, мало ли я за жизнь накланялся, дело привычное. И в Мехико не расхотелось. А копошится червячок на дне души, не сомнения червячок, а… Нет, и слов не нахожу.

— Твой прогноз на Мехико?

— Извини, дурацкий вопрос. Прессу читай. Одно скажу — Стачанский за год прибавил очень сильно. Вторая волна роста — в тридцать девять лет. Удержится на этой волне — не будет ему равных.

Он отодвинул стакан, взглянул на часы.

— Пойду, пожалуй. Глазам нужно дать адаптироваться.

Я драил пол. Толя, Толя, все ищешь свою звезду. Мир повидал, семья, трое детей, работа уважаемая, в турнирах за бугром играет, а мало. Не то. И смотришь в бинокль на небо, ищешь комету, в глубине души зная, что это попытка с заранее негодными средствами. Смешно. Недалеко отсюда — Большой Азимутальный телескоп, БАТ, шестиметровое зеркало которого стережет небо, — и ты со своим Цейсом.

Чья б корова мычала…

Устыдясь, я достирал халат, натянул на веранде веревку и повесил сушиться. Утром поглажу. Повар обязан держать себя в белоснежной неприступности. Не отечественный докторишка в замызганной спецовке без половины пуговиц.

Закрыв кухонные двери, я галереей прошел в шале.

Юра с Олегом сидели за столом и щелчками гоняли по шахматной доске шашки.

— В чапаевцы играете, господа?

— Лично я — в колчаковцы! — шашка упала под стол, и Олег полез за ней.

— По настоянию трудящихся старинной русской игре возвращено ее первоначальное имя, — усмехнулся Юра.

Я отправился в свою комнатушку, разделся и лег. Стук шашек вскоре стих. Нарубились, станичники…

Приглушив лампу до минимума, я лежал, вслушиваясь в скрип дома.

Сверчка не хватает.

Барабанная дробь первых, крупных капель дождя. Оловянные солдатики маршируют по крыше.

Дробь слилась в сплошной шум.

БАТ не работает в связи с неблагоприятными погодными условиями. Теперь Анатолий с ним на равных. Зеро — зеро.

Но судья не зафиксирует ничьей.

Засыпая, я думал о принцессе Ки-Еве.

Балмуш для меня — воспоминание о детстве и готовится всегда приятно, но и с легкой грустью. Давно это было. В Молдавии места Денисову нет.

Размышления на печальную тему прервал Аркашка — ранняя пташка. Не способен человек начать день, не потравившись кофеином.

— С добрым утром, Петр Иванович! — а сам, как бы машинально, вертит джезвей в руках.

— И тебе того же. — Ветер порывами бросал дождь в окно.

Льет и льет.

— Мне бы водички вскипятить.

Я освободил на плите местечко.

— Спасибо, Петр Иванович.