Макс Фрай - Так берегись [litres]

– Да в том-то и дело, что нет! – воскликнула Агата. – Если бы вышли, было бы здорово. С такими я бы, может, и согласилась вечно дружить. А они оставались такими, какими их придумала я. Ни одного отклонения от сценария, одно и то же, всегда. Как будто я на бесконечном повторе смотрю одно и то же невыносимо скучное кино про вечеринку в поезде, и не деться от него никуда. Феликс только и мог рассуждать, какие мы с Линдой прекрасные, как будто людям больше не о чем друг с другом поговорить. Линда оказалась невероятной дурой: всем вокруг восторгалась и ни на что не сердилась, сколько её не дразни. И оба всё время пытались меня обнять, или хотя бы к руке прикоснуться. Поначалу было даже приятно, что они у меня такие ласковые получились, но когда просыпаешься, а эти двое сидят рядом, улыбаются и гладят тебя – такая жуть! Ей-богу, хуже вампиров, у тех хотя бы честные окровавленные клыки. И Марк оказался ничем не лучше – ходил за мной по пятам, вещал, не затыкаясь, как радио, про философию Гегеля и свои приключения. Ни минуты вообще не молчал! А когда я демонстративно затыкала уши, добродушно улыбался: «Эх, никогда молодёжь старших слушать не хочет!» – и продолжал рассказывать, только уже не мне в ухо, а Феликсу с Линдой, или просто в открытое окно. В конце концов, я не выдержала. Решила, что мне такого не надо, лучше навсегда останусь одна. И попросила, чтобы они исчезли. Боялась, что без твоей силы ничего не выйдет, придётся тебя звать, объяснять, умолять, торговаться, но всё сразу же получилось. Наверное, на это дополнительной силы не надо, ломать не строить. Таким как они легко исчезать.

Я молчал – что тут скажешь. Странно было бы поучать женщину, которая умерла, как бережно обращаться со своими посмертными видениями. Но инстинктивно от неё отстранился. Сам не заметил, как.

Но Агата, конечно, заметила.

– Да ладно тебе, – зло сказала она. – Ещё бы под столом от меня спрятался. Ты-то сам настоящих живых людей убивал, я знаю. Целую кучу народу угробил своими руками и ничего, особо не парился, отлично потом жил. А я просто отменила несколько ненужных иллюзий, чтобы не мельтешили. Считай, просто выключила телевизор, по которому шло неинтересное кино.

Формально Агата была права. Но белокурая Линда стояла у меня перед глазами, как живая. Да она и была живая, когда с блестящими от возбуждения глазами по пояс высунулась в окно, восхищённо разглядывала нашу дурацкую ярмарку и кричала друзьям: «Смотрите, что тут творится!» Отличная была девчонка, полная жизни; ладно, того, что казалось мне жизнью, но меня в подобных вопросах поди обмани.

Интересно, как себя чувствуют выдуманные люди в тот момент, когда им приходится исчезать? Нет, вру. Совершенно не интересно. Ничего не хочу об этом знать.

– Ты совсем чокнутый, – горько сказала Агата. – Не понимаешь меня. И вообще ни черта не понимаешь. Живёшь в каком-то нелепом придуманном мире, где всё чётко расписано: «так хорошо», «так плохо», «это можно», «того нельзя».

– «В нелепом придуманном мире», – повторил я. – С учётом контекста, лучшая шутка из всех, что я слышал. Даже не ожидал.

– Да уж, – растерянно согласилась Агата. И вдруг расхохоталась, да так заразительно, что я тоже улыбнулся, помимо воли. На самом деле, улыбаться я пока совсем не хотел.

– Ну что, пришёл в себя наконец-то? – снисходительно спросила Агата. – Встала на место голова?

Эта её снисходительность очень мне не понравилась. Я сухо сказал:

– Спасибо, действительно встала. Я наконец-то вспомнил, что меня ждут дома. Пора возвращаться. Я обещал.

– Кому ты обещал? – поморщилась Агата. – Вот этим… ладно, допустим, условно очаровательным людям, с которыми вы играли в какую-то детскую ерунду? Тебе это правда интересно? Важнее, чем я? Чем мой поезд? Чем удивительные миры за окном?

Этого ей, конечно, говорить не следовало. Я и так-то был – зол, не зол, вряд ли это слово подходит, скорее, просто остро почувствовал Агату чужой; собственно, она и была чужая. Я о ней ничего не знал, кроме того, что она жила в том же мире, где я сам жил когда-то, или просто очень похожем, даже с Индианой Джонсом и Гегелем, была одинока, мечтала о невозможном, сочиняла разные удивительные штуки, никому о них не рассказывала, а потом умерла. И в последний момент, чтобы умирать было не так страшно и одиноко, вспомнила придуманный в детстве поезд. А я его оживил, как дурак… Ладно, не как дурак. Всё правильно сделал. Отличный получился призрачный поезд. И миры за окнами один лучше другого. Просто на сегодня хватит с меня.