Макс Фрай - Так берегись [litres]

На подножку я вскочил, не раздумывая. Конечно, облился вином, но кружку не выронил, почему-то очень крепко её держал. Так и шёл потом по вагонам с почти пустой кружкой, изумлялся внезапно наступившему запустению – где ковры, вазы с цветами и вся остальная роскошь? Почему все окна закрыты, стёкла такие пыльные, словно их сорок лет не мыли, а на полу какие-то пятна? Это же наваждение, откуда здесь грязь?

Я бесцеремонно заглядывал во все купе, открывал там окна, решив, что сквозняк совершенно точно не повредит. Безрезультатно дёргал двери туалетов, которые все, как один, оказались заперты, и это даже в сложившихся обстоятельствах очень меня смешило – идеальный компромисс между реальностью и наваждением, санузлы в соответствующих местах обозначены, но заперты за ненадобностью. Я бы, пожалуй, тоже не жаждал после смерти продолжать ходить в туалет.

Белокурой незнакомки и остальных Агатиных вымышленных друзей нигде не было, зато сама Агата, в конце концов, всё-таки нашлась в последнем вагоне; ну то есть, наоборот, в первом, если считать по ходу движения, просто я-то начал искать с конца. Сидела в купе на голой, ничем не застеленной полке, обхватив руками колени, смотрела на меня исподлобья, сердито и неприветливо, чего я, по справедливости, заслужил.

Но в тот момент мне было плевать, с каким выражением она на меня смотрит, рада или не рада, главное, что я здесь, и Агата никуда не исчезла, а всё остальное можно исправить, даже если на самом деле нельзя. Бросился к ней, обнял, вернее, сгрёб в охапку, откуда силы взялись, не закружил только потому, что места свободного не было, в купе толком не повернёшься, куда здесь ещё кого-то кружить. Поэтому мы просто стояли, обнявшись, подпрыгивая и раскачиваясь вместе с вагоном, который нёсся сквозь тьму из никуда в никуда, и я чуть не плакал от удивительного, ни на что не похожего ощущения – я дома, наконец-то вернулся, всё остальное не имеет значения, ничего остального сейчас вообще нет.

– Ты почему-то мокрый, – наконец сказала Агата. – И даже отчасти липкий. Но ладно. Я так рада, что чёрт с тобой.

– Я тоже рад, – откликнулся я. – Такое счастье снова здесь быть.

– Вообще-то, я ждала извинений, – вздохнула Агата. – Хотя бы формальных. Как знак, что ты понимаешь, насколько неправ.

– Да просто не знаю, какие тут могут быть извинения. Что ни скажи, слишком мало получится. И не о том. Главное, себе же, дурак, сделал хуже. Сам теперь не понимаю, почему так долго не приходил…

– Нечего тут понимать, – перебила меня Агата. – Ты не приходил, потому что я этого не хотела. Решила, ну тебя в задницу. Обойдусь. Но долго, как видишь, не продержалась. Соскучилась. Без тебя всё как-то незаметно утратило смысл. Даже вся эта роскошь в вагонах стала меня бесить, потому что больше некому хвастаться. Красота была для тебя! Я её отменила на хрен, то ли тебе, то ли самой себе назло.

Я был настолько ошарашен услышанным, что вынырнул из счастливого оцепенения и понемногу начал соображать. Значит, я не приходил, потому что она не хотела? То есть это не Джуффин ловко воздвигал невидимые препятствия между мной и призрачным поездом, а Агатино нежелание видеться? Или даже ещё хитрей – Джуффин честно меня отвлекал, но его ухищрения срабатывали только потому, что так хотела Агата? А то я бы давно махнул рукой на дела и соблазны; работа – ладно, но что может быть проще, чем, извинившись, отменить ужин, или отказаться от приглашения на концерт? И побежал бы на пустырь, как сегодня, сам толком не понимая, что делаю и зачем? Потому что Агата соскучилась, и это сработало как Большое Заклинание Призыва, при помощи которого заманивают в ловушку опасных врагов. Ну ничего себе. На это я не согласен. В гробу я видел такую мистическую связь!

Агата почувствовала перемену в моём настроении. Отстранилась, села возле окна. Взяла в руки ярмарочную кружку, которую я поставил на стол прежде, чем её обнять. Спросила:

– Что это? Откуда оно взялось?

– Кружка с той самой ярмарки, где люди машут тебе светящимися веерами, – ответил я.

И тоже сел, но не рядом с Агатой, напротив. Как говорится, от греха подальше. Хотя, собственно, почему «от греха»? Скорее уж, подальше от радости. Но всё-таки не настолько далеко, чтобы она совсем прошла.

Очень странно я тогда себя чувствовал. Таял от счастья, но полноте сердечного ликования мешала включившаяся голова, смятенно перебиравшая варианты: значит, я, получается, безвольно подчиняюсь её желаниям, принимая их за свои? Это вот так ощущается? Уверен, что сам чего-то хочешь или не хочешь, но хочешь вовсе не ты? И ничего нельзя сделать, теперь всегда будет так? Или Агата влияет на меня только отчасти? И если знать об этом влиянии, ему можно сопротивляться? Ещё чего не хватало – поступать не по собственной воле! Никто никогда не будет решать за меня.