Макс Фрай - Так берегись [litres]

Я собственно и не терзался – а как ещё объяснить, что не приходил на пустырь почти три дюжины дней. Причём на Тёмной Стороне я за это время побывал неоднократно, по делу и просто так, ради собственного удовольствия, но ни разу не попросил отправить меня в гости к Агате. Объяснял себе: не хочу надоедать бесконечными просьбами, – но, конечно, лукавил. О других вещах я, когда требовалось, совершенно спокойно просил.

Всё это в целом было совершенно на меня не похоже, прежде я никогда себя так не вёл. Я же, в сущности, просто устроен – или чего-то хочу и стараюсь получить, не откладывая, не останавливаясь ни перед какими препятствиями, или не хочу и сразу выбрасываю из головы. А вот так – постоянно вспоминать прекрасное наваждение, дотошно расспрашивать очевидцев, целыми днями думать о поезде и Агате и при этом радоваться всякому новому поводу отложить нашу встречу – слишком странное поведение для меня.

Но ещё более странно выглядело моё возвращение. В тот вечер в соседском трактире «Свет Саллари» затеяли играть в Злик-и-Злак – не как обычно вдвоём-втроём, а большим составом, со мной получилось одиннадцать человек. Злик-и-Злак отличается от большинства известных мне игр тем, что чем больше участников, тем интересней играть. А собрать такую компанию удаётся нечасто, мы все занятые люди, поэтому я, не раздумывая, согласился с ними сыграть. Увлёкся игрой так, что руки дрожали от волнения и азарта, когда бросал кости. Выиграл две партии, проиграл три и уверенно вёл в шестой, заранее ликовал предвкушая скорую победу и общий возмущённый вой, но вдруг встал, сказал: «Вызвали по срочному делу, не серчайте, доигрывайте без меня», – и сперва шагнул Тёмным Путём на дальний край пустыря, где вовсю бушевала ярмарка, а уже потом изумлённо спросил себя: что это вообще было? Что на меня нашло? Какого лешего я внезапно умчался, сдав отличную партию, мне же до победы всего пара ходов оставалась? При самом большом невезении, четыре-пять.

Ответа на эти вопросы у меня не было. Чем дольше я анализировал своё поведение, тем меньше его понимал. В жизни я не раз совершал импульсивные поступки; можно сказать, практически только их и совершал, но это всегда происходило под влиянием сильных чувств, оправданных и не очень; не важно, главное, что чувства были, и я не мог с ними совладать. А сейчас я ничего особенного не испытывал – ни внезапной тоски, ни вины, ни страха, что всё вот-вот рухнет, ничего такого, что могло бы заставить меня срочно бежать на пустырь. Тем не менее именно это я и сделал. Но дырку в небе над моей идиотской башкой, зачем?

Я хотел было сразу вернуться обратно, сказать: «Ура, дела отменились», – и продолжить игру, но вместо этого почему-то пошёл к палатке братьев Ярайнис с уриуландским приморским вином, о котором сам сэр Кофа Йох, сибарит и придира, отзывался как о «вполне приличном». Раз уж я всё равно здесь, надо наконец-то попробовать, что за вино такое. Если понравится, куплю пару бутылок, принесу с собой в качестве извинения, – так я думал, обшаривая карманы лоохи в поисках мелочи, которая, хвала магистрам, там нашлась, принимая из рук торговца большую стеклянную кружку прозрачного зеленоватого вина, с обычным для меня недоверием к незнакомым напиткам пробуя её содержимое – ну, вроде, действительно ничего… – а потом я услышал далёкий паровозный гудок и вздрогнул, чуть не выронил кружку, натурально каким-то чудом удержал её в руках. Хотя непонятно, чего было вздрагивать, с какого перепугу паровозный гудок вдруг стал для меня такой великой неожиданностью. А то я с самого начала про поезд не знал.

Да знал, конечно, – думал я, пробираясь через толпу поближе к рельсам, блестевшим при свете ярмарочных огней. Просто уже забыл, как это удивительно, когда в центре столицы Соединённого Королевства, посреди ярмарочного веселья вдруг гудит паровоз. Очень давно я здесь не был. И теперь, хоть убей, не понимаю, почему.

На этот раз поезд ехал так медленно, что казалось, он вот-вот остановится, и из вагонов начнут выходить пассажиры, желающие развеяться, купить гостинцев и покурить. Однако пассажиры даже в окнах не показались. И веселья сегодня в поезде не было, ни смеха, ни звона посуды, ни музыки, во всех купе горел одинаковый тусклый свет ночников. Агата тоже не выглянула, и тогда я впервые за всё это время всерьёз испугался – а вдруг её больше нет? Поезд остался, а Агата исчезла, потому что я перестал отдавать ей силу; никто не говорил мне, что такое может случиться, но никто и не знает всех вариантов, даже леди Сотофа, даже древние маги, с которыми она наверняка ходила советоваться. Что толку в этих советах, сколько наваждений, столько и правил, у каждого – свои.