Владимир Корчагин - Подкидыш

— Ну, тут твои расчеты ни при чем, — вздохнула Огги. — Однако что все-таки произошло там, на нашей родине? Чем погубили себя наши соотечественники?

— Это главное, что я должен тебе рассказать. Но в двух словах всего не передашь. А я уже утомился сегодня. Впрочем, видишь вон те огни, над лесом?

— Да. А что это?

— Это тюямунитовый карьер. Самое страшное, что есть в этой долине. А для меня особенно страшное. Ибо это живое олицетворение того, от чего мы бежали десять тысяч лет назад. Живой призрак минувшего! Он, этот призрак… О-о!..

— Папа, что с тобой? Папа?

Но из груди отца вырвался лишь хриплый стон, глаза его закрылись, губы побелели, голова упала на стол.

— Папа! Папа! Дедушка Матвей, что с ним?

— Переволновался человек, понервничал. Последнее время он часто так… Как заговорит об этом карьере… Давай перенесем его в хату. Отлежится, поправится.

— Но он не отлежался, не поправился, — закончила свой рассказ Огги. — Через несколько дней папы не стало. Он умер, так и не приходя в сознание. Мы похоронили его на здешнем кладбище. А на другой день скончался и дедушка Матвей. И в довершение всего погибла Дэзи: тот случай в лесу не прошел для нее бесследно. И теперь вот…

— Так где же ты жила эти последние дни, что собираешься делать дальше?

— Приютила меня пока одна старушка. А дальше… Поеду, наверное, в Ставрополь, попробую продолжать учиться в техникуме или найду там какую-нибудь работу.

— Нет, Огги, ты поедешь со мной, ко мне. Я не оставлю тебя одну. Я люблю тебя, я…

Она закрыла ему рот ладошкой.

— Не надо, Кирюша. Не надо об этом. Я тоже хотела бы… быть поближе к тебе, но… Я не могу поехать с тобой, не могу не прислушаться к предостережениям мамы. Пойми, я боюсь не за себя, мне уж все равно. Но ведь речь идет не только обо мне. Признаюсь, у меня еще теплилась крохотная надежда: я думала, что папа объяснит мне смысл ее слов, и тогда, может быть… Но я не успела спросить его ни о чем, и теперь… Нет, нам нельзя быть вместе.

— Хорошо, не будем больше говорить об этом сейчас. Но до Чернореченска-то я могу тебя проводить? А там… Словом, я навел кое-какие справки, не исключена возможность, что мы разыщем дневник твоей мамы, узнаем, что она имела в виду.

— Ты знаешь, как найти дневник мамы?

— Почти. Но без тебя мне его не заполучить.

— Я сделаю все, что нужно.

— Неплохо было бы еще раздобыть диктофон и фотоаппарат…

— Диктофон и фотоаппарат? Я смогу, пожалуй, найти то и другое. У одних моих знакомых в Чернореченске, я знаю, есть такие вещи.

— Тогда я почти ручаюсь за успех.

— Кирюша, милый, если бы нам действительно удалось найти дневник…

— Можно зайти к вам? — проговорил Кирилл, несмело приоткрыв дверь добротного особняка Аграфены Званцевой.

— Зайдите, милости просим, — вышла к нему навстречу хозяйка дома, высокая дородная женщина в цветастом шелковом платке и длинном, до пят, бордовом сарафане.

— Здравствуйте, Аграфена Никитична, простите за беспокойство, — обратился к ней Кирилл, оглядывая богатую, как антикварная лавка, гостиную вдовы.

— Здравствуйте, мил человек. Чем могу служить?

— Я к вам с просьбой, Аграфена Никитична.

— Садитесь, выкладывайте вашу просьбу, — проворковала Званцева. — Только скажу сразу, если вы наслушались бабьих сказок, что у меня, как на ярмарке, можно купить все что хочешь, от платка до каракулевой шубы, то не обессудьте: в этом доме ничего не продается.

— Ну, что вы, Аграфена Никитична, я к вам совсем по другому делу. Лет семнадцать тому назад ваш бывший муж Сидор Петрович Буряков приобрел у Игната Полипчука из Прибрежного одну золотую вещицу…

— Не знаю я никакого Полипчука и слышать не слышала ни о какой золотой вещице! — отрезала Званцева.

— Ну, зачем так, Аграфена Никитична? Ведь Полипчук, как-никак, ваш родственник, не знать его вы не можете. Да и расписочка у него сохранилась о том, что ваш покойный супруг не доплатил ему за эту вещь две тысячи семьсот рублей. Вот, полюбуйтесь, — выложил Кирилл на стол пожелтевший документ.

— Ложь! Фальшивка! — мигом взвилась Званцева, мельком взглянув на расписку Бурякова.

— Да нет, не фальшивка, — решил приврать Кирилл. — Графологическая экспертиза подтвердила, что расписка написана именно Сидором Петровичем Буряковым.

— Так вы что, хотите взыскать с меня эти две тысячи семьсот целковых? За этим Полипчук вас прислал?

— Ну, зачем взыскать — дело прошлое. Да и кто знает, сколько в действительности стоила эта вещь. Аппетиты Полипчука всем известны.