Владимир Корчагин - Подкидыш

Там мы сидели долго, видимо, ждали папу. Но он все не появлялся. А маме вдруг стало плохо. Я видела, как она борется со слабостью, стараясь не показать этого мне. Я тоже чувствовала себя неважно: по-прежнему сильно кружилась голова, к горлу подступала тошнота.

Между тем наступил вечер, стало быстро темнеть. Тогда, мы с мамой снова перебрались на берег и потихоньку пошли к поселку. Шли долго, потому что время от времени мама опускалась на землю и сразу не могла встать. Стало уже совсем темно, когда мы подошли к маленькому белому дому и присели на крыльцо перед закрытой дверью. Здесь у меня снова заболела голова и страшно захотелось спать. Я положила голову к маме на колени и уже сквозь сон услышала ее последние слова. Она сказала что-то вроде того, что ей надо еще раз побывать на берегу и что-то сделать в нашей ладье, так как иначе мы не сможем встретиться с папой. Но я уже почти не слышала ее, я спала.

Утром я проснулась на том же крыльце, но что это было за пробуждение! Мамы не было. А вокруг меня собралась огромная толпа мужчин, женщин, детей. Все они что-то громко говорили, спорили, показывали на меня пальцем, бесцеремонно рассматривали со всех сторон.

Потом кто-то взял меня за руку и ввел в дом. Здесь меня накормили, напоили, снова без конца задавали какие-то вопросы. Но я не могла понять ни слова. Я только плакала, звала маму, рвалась убежать на берег, к нашей ладье. Однако меня не пускали, держали за руки, наконец заперли в какой-то чулан и оставили одну…

Так началась моя жизнь в доме Полипчуков. Страшно вспомнить, что это были за дни и ночи в чужой семье, среди чужих людей. Правда, дядя Игнат и тетя Степанида ничем не обижали меня и делали, кажется, все возможное, чтобы скрасить мое сиротство. И тем не менее…

Ольга замолчала и долго смотрела куда-то вдаль, словно забыв о присутствии Кирилла. Он тоже молчал, боясь нарушить ход ее воспоминаний. Наконец сказал:

— Что же дальше?

— Что дальше… Дальше была сплошная беспросветная тоска. И еще надежда. Надежда, что когда-нибудь папа с мамой вернутся и заберут меня к себе. Только это и помогало мне жить. Но шли годы, а вместе с ними уходила и надежда. Теперь она ушла совсем.

— Кто же были они, ваши отец и мать? Откуда привезли вас сюда?

— Если бы я знала! Я рассказала вам все что могла вспомнить.

— И все-таки, подумайте еще. Там, где вы жили с отцом и с матерью, вам приходилось конечно, смотреть и на ночное небо, и вы могли бы вспомнить… Нет, не рисунок расположения звезд: это было бы слишком сложно для маленькой девочки. А хотя бы то, появилась или нет у вас луна?

Она грустно усмехнулась:

— Уж не хотите ли вы предположить, что мы прибыли совсем с другой планеты или с другой звезды?

— Я просто хочу помочь разгадать вашу тайну.

— Я понимаю… Кстати, один наш сельчанин, Афоня Болдин, да вы, кажется, знаете его, сейчас о нем нельзя говорить без боли, а тогда, лет пять назад, это был красивый веселый парень, выдумщик, балагур и такой фантазер, каких я никогда больше не встречала. Так вот, этот Афоня отозвал меня однажды в сторону и говорит: «А я знаю, кто ты. Ты — инопланетянка». Я, понятно, только рассмеялась в ответ. А он принялся всерьез доказывать, что это именно так, а не иначе, и даже пообещал показать какой-то аппарат, на котором я якобы прилетела. Чепуха, конечно, страшнейшая, но… А почему вы так на меня смотрите. Или все-таки думаете, что я действительно прилетела откуда-то с Магелланова Облака или из Туманности Андромеды? Что же, оснований для этого у вас больше, чем у Афони: ему я не рассказывала всего, что рассказала вам.

— Нет, это, конечно, на грани здравого рассудка, — смутился Кирилл, — и тем не менее…

— И тем не менее вы готовы допустить такую возможность? Так я разочарую вас. Нет, Кирилл, я родилась на Земле. Я отлично помню, что видела в детстве и луну, точно такую, какая всходит здесь, в Прибрежном, и даже ковш Большой Медведицы. И потом… У нас, женщин, есть одна физиологическая особенность, мне не совсем удобно о ней говорить, но вы, очевидно, сами догадываетесь, о чем идет речь. Так вот, эта особенность протекает у меня так и в точно такие же сроки, как у всех других женщин Земли. Простое совпадение тут, как вы понимаете, абсолютно исключено.

— Да, пожалуй. Но Афоня и мне говорил о каком-то загадочном аппарате, какого якобы нет на Земле, и местоположение которого на дне моря известно ему одному.

— Афоне можно верить. Аппарат такой возможно, и существует. Не исключено даже, что это наша затонувшая ладья. Но к космосу он тем более не имеет ни малейшего отношения. Я, честно говоря, и хотела бы оказаться не женщиной Земли, у меня есть на это свои причины. Но факты, как видите, говорят о другом… Хотя должна вам признаться, есть во мне что-то такое, что отличает меня от всех знакомых мне людей. Нет, не внешне и даже не во внутреннем складе. А где-то на уровне подсознания, на уровне самых сокровенных глубин моей души, что-то такое, что я не могла бы выразить никакими словами. Так что какая-то тайна все-таки преследует меня. Только связана она не с космосом, не с инопланетными цивилизациями, а с чем-то другим, может быть, еще более невероятным.