Даниил Корнаков - Слёзы Осени. Часть I

– Эту подвеску мне когда-то подарил отец, а ему его дядя, и так далее. Неизвестно, сколько лет этой вещице, но она для меня самое дорогое из всех украшений в замке, поскольку является нашей семейной реликвией. Как сказал мне мой отец: эту подвеску дарят только самым храбрым мужчинам нашей семьи, но я решил немного нарушить эту традицию…

Отец жестом предложил ей помочь надеть подвеску. Она не стала возражать.

Когда холодный металл коснулся груди, она вздрогнула. Нитка на удивление, хоть и выглядела старой и изношенной, сидела на шее приятно.

Царь взял ее за руки и посмотрел прямо в глаза.

– Дочка, ты заслуживаешь эту реликвию, как никто другой в нашей семье. Я знаю – ты никогда не простишь меня за этот брак, я и не требую от тебя прощения. Все, чего я хочу, чтобы ты поняла, как это важно для твоего старшего брата и всего нашего народа. Этим союзом мы…

– Прошу, отец… – Царевна отвела взгляд, едва услышав в его речи наставнический тон. – Я поняла.

Он чуть крепче сжал ее ладонь.

– Аарон будет обязан тебе жизнью…

– Аарон придет в ярость, когда узнает, что я вышла замуж за райданца, – сказала Уна. – Он не оставит этого просто так.

– Оставит, – уверенно сказал Делан. – Он умный мальчик и поймет, что это делается во благо всего силуитского народа.

Царь поцеловал ее в лоб, встал и направился к выходу.

– Отец, – окликнула она его у самых дверей. – Этот райданец… ты что-нибудь знаешь о нем?

– Лишь то, что он младше тебя на пару лет.

Уна едва подавила смешок. Пятнадцать лет… Она выходит замуж за мальчишку.

Отец пожелал ей спокойной ночи и тихо закрыл дверь. Холодок от подвески уколол ее, напомнив о себе. Снова она посмотрела на скрытое капюшоном лицо и вдруг вспомнила, как днем пыталась подсмотреть лицо Единого в храме и поняла, как это глупо было с ее стороны. Как скульптор мог изобразить лицо бога, будучи не мертвым? Ведь только мертвец, ведущий безгрешную жизнь, мог лицезреть его лицо. Однако навязчивая мысль о том, что же под капюшоном у той статуи, долго не давали ей заснуть.

Ночью к ней заявилась Кими. У служанки всегда было некое чутье, подсказывающее, когда Уне плохо. Вот и сейчас аборигенка, не забыв закрыть за собой двери в покои, тихонько легла к ней в постель, где они слились воедино. Больше всего Уне нравились, как блестели в лунном свете объемные груди Кими с твердыми, темными сосками. Ей нравилось нежно их покусывать, вызывая ее тихий смешок; окунаться в ее длинные волосы, пропитанные ароматными маслами; гладить ее грациозную, смуглую спину с худыми лопатками. Была ли это любовь? Уна не знала, еще не успела понять. Близкая связь между их народами считалась ужасным грехом. Не говоря уже о том, что Кими была с ней одного пола. Но находиться рядом с ней в постели, вдыхать горьковатый аромат ее кожи и заниматься с ней любовью доставляло ей невероятное удовольствие.

– Давай убежим.

Кими хихикнула, услышав ее предложение. Пальцы царевны нежно ласкали ее живот.

– Не смейся, глупышка, я же серьезно. – Уна тоже засмеялась. – Убежим глубоко в лес, на запад, к твоему народу. Перестанем прятаться и будем любить друг друга тогда, когда нам захочется. Или похитим небольшое судно и уплывем за горизонт, куда глаза глядят!

Ладонь аборигенки коснулась ее щеки.

– Наверное, будь ты не царевной, а дочкой какого-нибудь булочника в городе, я бы подумала над этим…

Уна, разумеется, заранее знала ее ответ. Она спустилась чуть ниже и прижалась к ее шее.

– Иногда я жалею, что я не дочь какого-нибудь булочника… Все было бы намного проще.

Уна почувствовала, как Кими поцеловала ее в макушку.

– А я иногда жалею, что я не царевна. Так бы могла заводить себе симпатичных служанок, когда пожелаю…

Уна ущипнула ее за бедро, и та хихикнула, ущипнув ее в ответ.

Некоторое время они лежали молча. Уна прислушалась, как тихо бьется сердце Кими. Про себя она начала считать, пока не дошла до цифры пятнадцать, вспомнив разговор с отцом.

– Ему пятнадцать, Кими. Можешь себе такое представить?

– У нас клянутся в любви и в более раннем возрасте, – ответила она ей. – Моя мама поклялась перед Иккси в любви папе, когда ей было двенадцать, а ему тринадцать.

– Они до сих пор любят друг друга?

– Я не видела большей любви на всем свете, чем между ними. Мой отец, вождь Сакууаки, и моя мать, его жена Катаки, в нашем племени считаются примером вечной любви.

Кими приподнялась и посмотрела на нее.

– Мне пора. Седрик может почуять неладное… Он и так зачастил охаживать ваши покои.