Даниил Корнаков - Слёзы Осени. Часть I

Прежде чем лечь спать, она, как и каждый вечер, продолжила вышивание одной из самых больших картин. Еще несколько месяцев назад она задумала изобразить бухту Айге с ее большими кораблями и длинными пирсами. Бесконечная даль океана манила ее и заставляла воображать десятки, если не сотни пейзажей. Их неизвестность будоражила ее, но и пугала одновременно. Ах, как бы она хотела увидеть мир дальше стен этого удушливого замка!

Едва она села за вышивку, как в дверь покоев быстро постучали два раза. Манеру этого неторопливого стука она узнала тут же.

– Заходи, Людвиг, – крикнула она, не отрываясь от рукоделия.

Внутрь, забыв прикрыть за собой дверь, зашел ее младший братец. На голове русые волосы, как всегда, торчащие из стороны в сторону, точно то было гнездо, а не прическа. Карие глаза лихорадочно бегали по сторонам. Пальцы тарабанили по чему-то невидимому.

– С-с-сестренка, я т-т-тебя не…

Уна и не помнит, когда последний раз слышала Людвига не заикающимся. Она терпеть не могла ждать, пока он договорит предложение.

– Что такое, Людвиг? Не видишь, я занята?

– Я н-н-ненадолго. Хотел у-у-узнать, как тебе ди-ди…

– Дилижанс?

Людвиг быстро закивал и достал стержень с куском бумаги.

– Хороший, Лю, но уж больно громкий и вонючий.

– Г-г-громкий и в-в-вонючий… – пробормотал он себе под нос, записывая в блокнот. – Еще?

– Ну если куча прикованных взглядов к ней, смущающих меня, можно тоже отнести к недостаткам, то это, пожалуй, все.

Людвиг быстро улыбнулся и черкнул пару линий на пергаменте, параллельно бормоча.

– С-с-спасибо, Уна.

– Ага, – безразлично сказала она и распутала узелок, завязавшийся на нитке. Она провозилась с ним около минуты, уже думая, что братец ушел, но вдруг краем глаза увидела, как он подошел к ней.

– Ты в п-п-порядке, сестренка?

– Людвиг, ты не видишь, что я тут… – рассердилась она, в очередной раз сделав неверный стежок.

Людвиг еле заметно дернулся, и Уна вдруг поняла, как грубо с ним обошлась.

– Прости меня, братец. – Она взяла его руку. – Просто… плохой день, только и всего.

Он улыбнулся, тихонечко сжал ее руку и хотел было что-то сказать, но заметил в дверях отца. Тот откашлялся, давая знать о своем появлении.

Уна помнила отца, когда тот еще был мускулистым и подтянутым воином. Теперь же его тело больше напоминало бочонок. Казалось, каждую ступень он преодолевал лишь спустя долгие минуты одышки. Вот и сейчас, судя по его красному лицу, добираться до ее покоев ему было крайне трудно.

– Людвиг, оставь нас, – велел он, тяжело выдохнув.

– Да, отец.

Младший братец вышел из покоев.

– Еще свидимся, с-с-сестренка, – сказал он напоследок.

Отец закрыл за ним дверь и, прежде чем заговорить, долго смотрел на нее пытливым взглядом.

– Ты сбежала из храма? – спросил он.

Уна молчала. Ей нечего было ответить отцу. Чего уж там, она даже боялась взглянуть ему в глаза.

– Уна, – тверже сказал он. – Говори с отцом, когда он к тебе обращается.

– Да, сбежала! – не вытерпев, громко сказала она и отбросила иглу в сторону. – И убегу на следующей неделе, а за ней и на следующей!

Царь тяжело вздохнул, медленно поплелся к ее кровати и сел на краешек, из-за чего та громко скрипнула.

– Милдред объясняла тебе, почему так важно ходить на чтение в храм? – спросил он, не спуская с Уны глаз. – Говорила, что мы все грешны перед Единым за то, что натворили у себя на родине?

– Вы натворили, а не я. Меня тогда еще на свете не было…

– Как и меня. Это сделали наши предки, но и мы, их дети, тоже несем грехи своих родителей, моя дорогая, не забывай об этом. Когда я был в твоем возрасте, то тоже думал, что все это бессмысленно – эти чтения, молитвы в храмах, но потом…

Этот наставнический тон был ее знаком. Сейчас отец начнет читать ей очередную нотацию о том, как важно чтить догматы Единого. Все это она уже слышала тысячу раз и не собиралась выслушивать вновь.

– Что ты хотел? – Она нехотя развернулась в его сторону.

Царь, не проронив ни слова, достал из подола своей куртки маленькую деревянную шкатулку, украшенную узором, и похлопал по кровати, приглашая ее сесть рядом.

– Открой, – сказал он и вручил ей шкатулку.

Царевна с небольшой опаской открыла ее и обнаружила внутри подвеску с символом Единого. Подвеска была сделана из прочной, старой бечевки, а вот сам символ из чистого золота. Украшение это, несмотря на его содержание, вызвало у Уны восторг, которым она не спешила делиться с отцом.