Мария Симонова - Знак Избранника

Он шагнул к девушке, но она стала медленно откидываться назад и легла на воду. В свете Инин перед ним матово блеснули ее груди, бедра, ноги… Впервые в жизни Трисоп Гирбо дрос-Пескиш узнал, что значит по-настоящему потерять голову. Он обнял девушку в воде, прижался лицом к гладкой коже, целуя все, к чему прикасались его губы. Она гладила его волосы, плечи, спину и постепенно вся обвилась вокруг него, приникла, оплетя руками и ногами. Единственным и самым сильным желанием, оставшимся в нем теперь, было утонуть в ней, но зыбкая безропотность воды, сразу погрузившая их с головами, и его одежда помешали ему сделать это. Тем не менее он продолжал сжимать девушку и под водой, не встречая с ее стороны ни малейшего сопротивления, до тех пор, пока ему хватило дыхания. Тогда он отпустил ее и вынырнул.

Хватая ртом воздух, дрос-Пескиш стоял по грудь в воде и оглядывался. Вынырнул он один. Девушки нигде не было видно. Не успев отдышаться, он опять нырнул. Потом еще раз. И еще.

Он нырял, оставаясь в воде подолгу. Ее не было. Ни под водой, ни на поверхности. Только окончательно убедившись в этом, он вспомнил, что слышал о мелсимерах, будто они плавают, как рыбы, хотя раньше никак не мог понять, где это они в лесах находят места, чтобы плавать, — не в этих же мизерных лесных озерах.

Трисоп выбрался на берег. В ушах шумело. Голова раскалывалась. Мокрая одежда холодной массой облепила тело. Он начал освобождаться от дурмана.

Трисоп поискал рукой палер, чтобы проверить, в каком он состоянии. Палера не было.

— Блёстрово семя… — выцедил дрос-Пескиш, догадавшись, что вряд ли палер мог выскользнуть сам из застегнутого гнезда.

Однако пора было убираться отсюда, не дожидаясь, пока девчонке взбредет в голову натравить на него своих соплеменников или пока — час от часу не легче — вновь явится та жуткая зверюга.

Уже начинал брезжить рассвет, и Трисоп Гирбо дрос-Пескиш, безоружный, мокрый до нитки, тронулся в путь через лес, стуча зубами в ознобе и думая о том, что он еще до нее доберется. И очень скоро. Он прочешет все эти заросли, а будет нужда — и пожжет их. Он перебьет всю ее стаю. Он поставит своих людей цепью караулить вокруг озера. Он не успокоится, пока не поймает ее. И возьмет. Именно там, на этом пляже, по которому она только что каталась, как весенняя кошка при полной Инин. В той самой прибрежной воде. Возьмет так, чтобы она на всю жизнь запомнила наследника рода Пескишей. Так же, как он теперь не сможет забыть ее.

Она вынырнула из воды в крохотной заводи за небольшой излучиной. Сразу выбравшись на берег, она первым делом спрятала под ближайший куст тяжелый предмет, который сжимала в руке. Потом достала из-под другого куста несколько кусков выделанной кожи и стала даже не надевать, а вроде как прилаживать их на влажное еще тело, пользуясь для этого множеством кожаных ремешков.

— Ну что, наплавалась? — продребезжал откуда- то из темноты ворчливый старческий голос.

— Да, — лаконично ответила девушка, слегка обернувшись в ту сторону, откуда он донесся. Из-за деревьев возник сухой согбенный силуэт, и на берег, опираясь на корявую клюку, вышла древняя, искореженная годами, придавленная горбом старуха.

— Что это за возню ты там сегодня устроила, что перебудила половину леса? — спросила она, усевшись прямо на землю рядом с одевающейся девушкой.

— Чтобы разбудить тебя, Прирла, достаточно было бы и мышиного писка, — отозвалась та.

— Мышиного писку? Хи-хи-хи-кх-кх! Кх!.. Сколько лет живу на свете, моя кошечка, но в первый раз слышу, чтобы голос мужчины сравнивали с мышиным писком!

Имя девушки — Шерт — действительно на языке мелсимеров означало буквально «кошечка».

Старуха помолчала, ожидая, как видно, ответа девушки. Так ничего и не дождавшись, она продолжила:

— У тебя, стало быть, появился хахаль?.. Красавчик небось?.. Скажи ему, чтоб не ходил!..

Это было серьезное предупреждение. Если Прирла чего-то требовала — а делала она это всегда коротко, как бы между прочим, и никогда не повторяла своих слов дважды, — то следовало подчиняться, не задавая лишних вопросов, если не хочешь накликать на свою голову нешуточную беду. Сколько Шерт себя помнила, Прирла всегда была древней старухой. И она была ведьмой. Люди говорили, что горб у нее — с рождения. Поговаривали еще, что стоит Прирле пожелать — и даже столетний трухлявый пень зацветет и вновь зазеленеет, а молодой крепкий дуб может высохнуть и рассыпаться трухой. Говорили, что то же самое она способна проделать с любой живой тварью — и с человеком… Мелсимеры побаивались Прирлы и избегали общения с ней, но знания ее были необходимы племени, и они приносили ей пищу, а каждые пять сезонов отдавали девчонку из молодняка — ту, которую она сама выберет — ей в обучение. Надо сказать, что старуха обладала отменным вкусом: она неизменно выбирала себе в ученицы самую красивую из лесных девчонок.