Мария Симонова - Знак Избранника

Охотник повернулся спиной к экрану.

— Теперь на всякий случай напоминаю тебе — рожденный человеком, я не имею ничего общего с самим собой, каким ты меня знаешь. Человеческий мозг в состоянии помнить только то, что закладывается в него вместе с жизненным опытом; поэтому мой человек ничего не помнит и не знает, кроме обстоятельств своей планетарной жизни. Он только биологический носитель заданной подсознательной программы, и я пребываю в нем лишь на уровне этой программы. То же самое можно сказать и о ней.

— Я все помню, — вставил Волк.

— Ты помнишь и будешь помнить. Поэтому твоя задача — подстраховать носителя, следить за объектом и в случае чего — не дать ей ускользнуть.

Волк кивнул. Он был спокоен, но уже не пытался скрыть огонек нетерпения, пляшущий в светлосерых глазах.

Охотник поглядел на Стил.

— Можешь не повторяться, — предупредила она готовые сорваться с его губ указания. — Контроль границ, паутина. В общем, на этот раз сижу без дела!

Он улыбнулся ей уголками губ, но по глазам она поняла, что внутренне он тоже весь уже там, в стиснутой своими жесткими законами спирали сжатого времени.

— Ну, с Богом… Пошли! — обронил Охотник и повернулся в сторону планеты, положив руку на загривок Волку.

— Удачи! — успела пожелать вслед его сестра, прежде чем они шагнули в пустоту.

Вот уже третьи сутки, как Трисоп Гирбо дрос-Пескиш один, безо всякого намека на сопровождение, голодный и оборванный, пробирался лесами в свою фамильную цитадель. Без сомнения, нечто из ряда вон выходящее должно было приключиться три дня назад, чтобы сын владельца всего Дакропта вынужден был путешествовать подобным образом по землям своего отца. Пожалуй, так оно и было, и даже более того — из ряда вон выходящим являлся на самом деле тот факт, что после взрыва в хвостовой части его личного иг-летса и падения в лес молодой дрос-Пескиш не только остался жив, но и способен был, несмотря на множественные ушибы и царапины, сутками прокладывать себе путь сквозь лесные заросли в направлении родного дома. В то время как двум его приятелям, забавлявшимся вместе с Трисопом охотой на мелсимеров с иг-летса, здорово не повезло. Трисоп не смог даже отдать друзьям последнюю дань, вынужденный без оглядки уносить чудом уцелевшие ноги, в надежде, что явившиеся к месту катастрофы мелсимеры не заподозрят, что кто-то из охотников остался жив. Он, правда, понятия не имел, в достаточной ли мере у лесных людей развито чувство обоняния для того, чтобы отыскать его по следу, молил Бога, чтобы это было не так. За всё время блужданий Трисоп ни разу не воспользовался своим палером с целью подстрелить какую-нибудь дичь или развести огонь для приготовления пищи и, невзирая на очевидную малокалорийность трехдневной подножной диеты, не собирался делать этого и впредь. Один раз он видел в небе над собой иг-летс, но, как ни старался, не смог привлечь внимания пилота, хотя был уверен, что тот занят его поисками. Это привело наследника рода Пескишей в отчаянную ярость, но не сломило его упорный дух. Тем более, что, по собственным подсчетам, он должен был прийти домой своим ходом уже к середине следующего дня.

Благодарение Небу — отец никогда не мог похвастаться обилием мелсимеров в своих владениях, и к концу третьего дня пути Трисоп имел уже все основания надеяться, что раз он не встретился с ними до сих пор то ему повезет избежать подобных встреч и до следующего полудня.

К вечеру он достиг берега небольшого неправильной формы лесного озера. Всё говорило о том. что он не ошибся в своих расчетах. Это озеро нередко служило ему ориентиром в полетах, теперь же дрос-Пескиш впервые лицезрел его с такой относительно мизерной высоты, как собственный рост. Что и говорить — сверху озеро выглядело куда менее обширным.

Для ночлега он облюбовал заросли прибрежного кустарника и забрался в самую его гущу, поближе к воле. Будучи неплохим охотником, Трисоп давно подметил, что так поступают многие дикие лесные обитатели, заботясь о том, чтобы враг не подобрался к ним бесшумно во время сна.

Он спал уже довольно долго, когда его тревожный сон был неожиданно прерван внезапной волной холодного озноба, поднявшегося толчком от ног к сердцу, на несколько мгновений сковавшей тело ледяным оцепенением.

Молодой человек лежал, не шевелясь, с широко открытыми глазами, прислушиваясь к себе и к окружающим лесным шорохам, в попытке осознать при чину столь неприятного пробуждения Оцепенение постепенно прошло, сменившись почти осязаемым ощущением чьего-то незримого присутствия. До сих пор Трисоп спал, свернувшись калачиком, на правом боку. Медленно повернув голову, он oгляделся, и дыхание ею перехватило. За спиной, в шагах пяти смутно вырисовывался огромный черный силуэт зверя с парой горящих в темноте глаз. Невероятно жуткими были чти глаза, потому что огонь в них определенно не был отсветом серебристо-розового сияния стоящей сейчас высоко в небе Инин. Они светились каким-то собственным приглушенно-желтым светом, словно две узкие прорези в оболочке зверя, позволяющие заглянуть в его пылающую сущность.