Валерий Большаков - Пират

— Пирамида?

— Да-да! Древняя пирамида майя, и там тоже вилась, текла эта вот радужная лента. Никто её не видел, только я одна. А впервые что-то подобное я заметила ещё на Варварском берегу…

— Как? — вежливо удивился Олег. — В краю берберов?

— Да! Моя мать умерла, когда мне было десять лет, и отец мой, Мигель Состенес, отправился в Новый Свет, дабы утолить грусть и добыть средств, а я была отдана в монастырь в Неаполе, где и пробыла до шестнадцати лет. Когда отец прибыл за мной, мать настоятельница рада была избавиться от меня. Она шёпотом поведала отцу, что дочь его — ведьма. Я видела то, что было невидимо, распознавала людскую суть, находила воров, могла даже вылечить болезнь наложением рук! Правда-правда! Игуменья была доброй и ничего не сообщила обо мне инквизиторам, но отца предупредила…

Мы сели на корабль с другими искателями счастья и отбыли. Буря застала нас и носила по морю, пока не утихла, а мы не оказались южнее Балеарских островов — как раз на пути у берберских пиратов. Они захватили наш корабль и привели в свой порт. Нас не трогали, почти не били — берегли, чтобы продать на невольничьем рынке, а девственницы стоят дороже…

И вот, когда нас повели через пустыню, мы и прошли мимо очень старой, полуразрушенной крепости, где витало то самое радужное сияние, очень яркое. Уже был вечер, и следовало искать стоянку, но берберы обошли крепость стороной. А когда я спросила почему, один из них, одноглазый, сказал, что в крепости живут страшные ифриты, и всякий правоверный, попадая за её стены, становится их добычей. Одноглазому было скучно, и он рассказал, что по ночам в крепости бывает виден свет — это открываются врата. Всякий смертный, кто шагнёт за их порог, пропадает. И горе тому, кто повстречает человека, вышедшего из врат! Ибо оттуда являются только шайтаны… черти, по-нашему. Одноглазый называл некоторых из этих «шайтанов», которые были очень похожи на людей, а принесли берберам много горя. Какой-то «Цэ-рэ-ушник Боб», «Белый офицер», чей флот «проржавел в Бизерте», хотя, как корабли могут ржаветь?

— Понятно… — затянул Олег, понемногу оживая, увлекаясь новой надеждой. — Значит, и мне туда, на Варварский берег… Чем я не шайтан? А как же вы освободились?

— Это всё мой отец, — с гордостью сказала Флора. — Он убил троих конвоиров, и мы смогли бежать на верблюдах. А на берегу отбили трофейную галеру и вышли в море. Берберы бросились в погоню, и не миновать нам беды, но тут показался французский фрегат. Так мы и спаслись. Во второй раз мы с отцом отплывали уже из Кадиса, а в Веракрусе отца похоронили… Где-то лет через пять мы с тётей Эстерситой решили, что лучше всего будет, если я отправлюсь в Панаму, к дальним родственникам. Но мне опять не повезло — на корабль, который вёз меня и других на юг, напали индейцы. Судно они сожгли, а пленников увели с собой. Так я увидала ту самую пирамиду, а потом чуть не стала наложницей противного, гадкого касика.

— Кан Балам Икналя? — проявил Олег осведомлённость.

— Да! Ты знаешь его?

— Надо же было исполнить твоё пророчество, — улыбнулся Драй.

— Так он мёртв?

— Мертвее не бывает.

— Фу-у… Это плохо, когда радуешься смерти, но я рада! Меня держали взаперти, и я каждую ночь видела то, что стрясётся скоро или гораздо поздней. И тебя… И вас я тоже видела. Я всё тогда высказала касику, много больше, чем надо было, и он решил избавиться от тебя. От вас…

— «От тебя» звучало куда приятней, — улыбнулся Олег.

— Да? — покраснела Флора. — Просто… Я настолько привыкла к тому, что есть такой капитан Драй, что… Я даже скучала по нему, хоть и не видела никогда воочию. Разве так бывает?

— Ну случилось же, — мягко сказал Сухов.

— Да-а… А потом я бежала, и… и всё. Когда я добралась до Панамы, то не стала обращаться к родне, а поселилась в доме одного купца, внушив ему, что я его жена. Он носил ту же фамилию, что и я, был старый, постоянно пропадал в Перу и ничего не мог, только гордился своею супругой…

— Я бы тоже гордился.

Девушка заалела.

— Вот и вся моя жизнь, — вздохнула она, отнимая руку.

Олег задержал её пальчики в своей пятерне.

— Не бойся ничего, — сказал он негромко, — я буду рядом.

В Панаме повторилось то же, что было на островах, — донну Флору заперли в комнате на втором этаже губернаторского дворца.

На третьи сутки после нашествия туда заглянула мулатка из прислуги, доставившая большой серебряный поднос, уставленный кушаньями и питьём.

— Адмирал посылает всё это вам, — белозубо улыбнулась мулатка.