Ольга Баумгертнер: Парадокс Рузы [litres]

– Сашка! – закричал профессор так же отчаянно, как двадцать три года назад, когда оставлял смертельно раненного сына в Зоне.

Зарубин схватил Дмитрия Владимировича за плечо, удержал.

– Майор, помоги!

Богданов вцепился в другое плечо профессора.

Лазарев рвался к сыну. Все повторялось, как много лет назад. Как жуткое дежавю. Как в кошмарных снах, мучивших профессора годами. Когда происходило то, чего он не мог избежать, чего не мог изменить. И оставалось только вырываться и кричать от бессилия, когда душу выворачивало и сжигало дотла, словно он попал в какой-то особенный персональный ад. Но еще хуже было из-за чувства вины: опять не доглядел, не догадался, не предвидел, подвел к запретной черте, после пересечения которой нет возврата. Не узнал…

В итоге, совсем раздавленный горем, профессор обмяк в руках Богданова и Зарубина.

Захар увидел, что над Немым, опустив винтовку, стоит Абрамов, смотрит с непонятными чувствами на убитого им сталкера. Так, словно не знал того никогда. Иван нахмурился, покачал головой и, ни на кого ни глядя, вышел вон.

– Проститься дайте, – выдохнул едва слышно Лазарев. – Хоть сейчас, хоть спустя столько лет…

– Нельзя, Дмитрий Владимирович. – Зарубин крепче сжал профессору плечо. – Он сказал, что артефакты срабатывают от прикосновения. Нельзя его трогать. Иначе все тут сгинем. Простите.

Они вышли из ангара.

Дождь прекратился, по небу ветер гнал низкие серые тучи. Через прорехи в них блеклое солнце бросало в землю Зоны, точно в мишень, бронзовые копья.

И лишь там, где когда-то находилось Рузское водохранилище, там, где лежала самая страшная аномалия Рузы, там, где остались лежать смертоносные артефакты, по-прежнему висела завеса серого непроницаемого тумана. Тумана, поглотившего, как кракен, свою опасную добычу.