Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

Арка брови надломилась.

– Ты не шутишь?

– Нет.

Голубка растерянно обернулась к остальным. Они молчали. Снова взглянула на меня. Ее губы приоткрывались и смыкались снова, ресницы взмывали и вздрагивали.

– Говорят, что без меня все они перестанут любить.

– Как это?

– Он что, правда не знает? – спросил кто-то из ее приятелей.

Еще один высунулся:

– Не знает, что линии крови должны переплетаться?!

Голубка прижала палец к губам, и ее вздох позакрывал все ненужные рты.

– Придется объяснить. Лоби…

– Паук велел мне поговорить с тобой… – подхватил я, надеясь этим именем зацепиться за ее мир.

Она сверкнула режущей улыбкой:

– Все не так просто, Лоби. Разве ты знаешь, кто он такой? Великий господарь Ло Паук? Предатель, обманный друг, тот, кто подписал уже приказ о смерти Одноглаза? Что тебе этот обреченный человек? Подумай лучше о себе. Что у тебя за вопрос?

– Приказ о смерти?..

Она коснулась моей щеки:

– Побудь эгоистом, Лоби. Чего ты хочешь?

– Вернуть Фризу.

Я дернулся в кресле. Она откинулась на спинку:

– Спрошу, не ответив на твой вопрос: кто такая Фриза?

– Она… она была почти такая же красивая, как ты.

Голубка опустила голову, опустила светлые-светлые, теперь потемневшие глаза:

– Да. – Сказала без голоса, одним дыханием, одним движением, с которого нельзя было свести взор. В ее лице было столько живой, пытливой жизни, что его первое, еще на плакате увиденное выражение казалось теперь едким и насмешливым.

– Я…

Не то.

– Она…

Изнутри в ребра замолотил кулак. Потом перестал, разжался, дотянулся до головы и царапнул там сверху вниз, так что вспыхнули лоб и щеки. Глаза защипало.

Голубка задержала дыхание. Потом:

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь, – с трудом вытолкнул я. – Не понимаешь.

На нас снова уставились отовсюду. Она огляделась, прикусила губу:

– Мы с тобой… мы не такие, как все.

– Что? А, ты про это… Скажи, Голубка…

– Да, Лоби.

– Что это за место? Я пришел сюда из деревушки, из безвестного одичалого мира, я шел цветками и драконами, я выбросил на ветер свое Ло. Мертвую любимую искал и нагого ковбоя, злого, как кнут Паука. И теперь где-то чумазый царевич-пастух должен умереть… а я это знаю и пойду дальше? Куда я пришел, Голубка?

– Здесь врата в одно старинное место. Называется Аид. – Она говорила очень быстро. – Плата за вход смерть или песня. Обратно без помощи можешь и не выбраться.

– Я искал мою темную девочку, а нашел тебя – серебряную.

Она встала, и мечи света от ее платья пронзили мне грудь. Ее нежная рука скользнула вниз по бедру. Я взял ее в свою, грубую.

– Пойдем, – сказала Голубка.

На лесенке, ведущей с балкона, она оперлась на мою руку:

– Мы один раз обойдем зал, а ты выбери, смотреть или слушать: то и другое, наверное, не сможешь. Я в свое время не смогла. Хотя попробуй…

Мы двинулись по кругу. Я клинком плашмя стукал себя по лодыжке.

– Мы стараемся быть людьми, Лоби, и от этого измотаны до предела. Чтобы продержаться еще хоть дюжину поколений, гены нужно смешивать, смешивать и смешивать.

Какой-то старик навалился брюхом на столик и жадно глядел на девушку, сидящую напротив. Она трогала язычком уголок рта, и глаза у нее были синие, волшебные. Ее точеные скулы будто насмешничали над стариком.

– Нельзя заставить человека зачать по ребенку с тысячей чужих людей. Но можно сделать эту идею привлекательной… – Голубка опустила глаза, – настолько, насколько возможно.

За другим столиком у женщины обвисало слишком тяжелое лицо. Но она смеялась. Ее морщинистая рука лежала на молодой, гладкой руке спутника. Подведенные глаза завистливо взглядывали на его быстро моргающие, темные, как маслины, веки. Его волосы вились свободно и блестели живым блеском. Ее были завиты и налакированы.

– Кто я, Лоби? – спросила Голубка, не ожидая ответа и словно даже не спрашивая вовсе. – Я ключевой образ рекламной кампании. Грешная мадонна, прелестная чертовка. Та, для которой девяносто девять лучше, чем один. Все хотят меня или быть как я. Мужчины ищут меня в тех, кто назначен им для осеменения. Женщины копируют мои прически, длину подола, глубину выреза. Целый мир крадет мои остроты, мои жесты, даже мои ошибки, чтобы испробовать потом на очередной любовнице или любовнике.

За следующим столиком пара средних лет начисто забыла о возрасте. У них был такой счастливый, богатый и беззаботный вид, что я позавидовал.

Голубка пальцем надавила мне на тыльную сторону кисти: