Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

– Фриза!

Ты и я знаем, что́ я крикнул. Но никто другой не узнал бы имени в резком хрипе, вытолкнутом моими легкими.

И все это – пойми – в один тот миг, что открываешь глаза под дождем, слизываешь капельку с губы, смотришь и понимаешь, что тот, кого любишь, сейчас умрет, и он пытается выкрикнуть твое имя. Так было с Фризой на обломанном краю тропы.

А я все кричал.

А Кид хихикал, примостившись между нами.

Фриза огляделась, ища, как ко мне спуститься. Поднялась, исчезла, появилась снова и принялась нагибать через край молодое деревцо.

– Фриза, стой!

Но она уже спускается, держась за ствол, и из-под ног у нее стреляют камешки и комья земли. Потом, повиснув на самом кончике, темной линией выгнув тело на фоне скалы, она схватила кнутовище – не рукой и не ногой, а так, как тогда с камешком, как Паук в том городишке сдвинул бетонную плиту. Схватила, потянула, подняла, напрягшись так, что бока заблестели от дождя. Обвязала деревце у первой развилки. Полезла обратно: рука вцепляется в ствол, рывком подтягивается, отпускает, мгновение пустоты, вцепляется выше, рывок, пустота, рывок, – так рывками до края обрыва. Я смотрел и думал одно и то же: очнулась от долгой смерти, секунду радовалась и вот, спасает жизнь, погибавшую внизу. Она хотела вытащить меня. Чтобы я, держась за кнут, долез до дерева, а по дереву до края обрыва. Я шалел от боли, любил ее, цеплялся и не падал.

Кид Каюк все хихикал, а потом ткнул пальцем туда, где деревцо перегнулось через край, и шепнул:

– Сломись!

И оно сломилось.

Фриза мгновенно оттолкнула обломок и полетела вниз. Цеплялась за камни. Ухватила кожаный язык кнута, обвивший мне шею, и тут же отпустила.

Потому что знала отлично: если не отпустит, я слечу со скалы.

– Бе-е-е! – по-козьи проблеял Кид и снова захихикал.

Я ударил кулаком в сланец. Фриза! Тут и тебе было бы не понять, что я такое провыл.

Ее музыка вытекла вместе с мозгом из головы, разбитой о каменное дно каньона.

Камни. Скалы. Я хотел стать камнем, к которому лепился. Скалой. Если б меня не так сильно ударила ее двойная смерть, я бы сорвался. Если б она умерла как угодно иначе, только не спасая меня, я бы умер с ней. Но нельзя было теперь, чтобы она умерла зазря.

Мое сердце барабанило: рок-рок-рок, перекатывалось по ребрам: ролл-ролл-ролл. А я, оцепенев, висел на обрыве, и время никуда не шло.

– Ну все, давай пять.

Что-то сжало мне запястье и дернуло вверх. Крепко. Боль заколотилась гонгом в плечах, так что я чуть не оглох. Потом меня проволокло по гравию. Я мигал глазами и отдыхивался. Каким-то образом Кид Каюк втащил меня к себе на выступ.

– Вот, жизнь тебе спас, – сказал Кид. – Небось, рад теперь нашему знакомству?

Я затрясся и подумал, что сейчас отключусь.

– А ты как раз нацелился заорать: «Ты убил ее!» Да? Убил во второй раз – вот что важно. А может, и в третий придется, если до тебя не дойдет…

Я рванулся через край и упал бы, но Кид поймал меня сильной мокрой рукой, а второй рукой ударил по щеке. Оказывается, дождь уже перестал.

…Может, он и не только ударил.

Кид отвернулся и полез наверх. Я тоже.

Карабкался, вырывая комья земли. Это хорошо, что я ногти до мяса сгрызаю, а то вообще бы их лишился на том подъеме. Где Кид подымался скачками, я полз.

Бывает, все, что делаешь, направлено на одну цель. Движешься / дышишь / останавливаешься отдохнуть / опять движешься с одной мыслью в голове. Вот так я и полз – в основном на животе. В основном затаив дыхание. Не очень понимая куда. Прояснилось, только когда впереди замаячили двое: один рыжий, с влажной белой кожей, другой – черная солома на голове – чумазый Одноглаз.

Оказалось, что я лежу на камнях и перевожу дух. От усталости и напряжения я был в каком-то тумане.

Кид положил руку на плечо Одноглазу. Они стояли на краю обрыва, и небо перед ними бешено кипело тучами.

– Послушай, ковбой, – говорил Кид, – нам с тобой надо бы договориться. Или, по-твоему, я забрался в эту даль, только чтоб угнать пяток драконов у моего друга Паука? Это тоже неплохо – пусть знает, что я еще в седле. Но ты, Одноглаз, ты… Нам с тобой нужно держаться вместе. Гаплоид! Одинарный набор хромосом – и ни единой возможности тебя достать! Я ужасно хочу такого, как ты. Ты нужен мне, Одноглаз.

Грязный пастух вывернул плечо из-под влажных пальцев.

– Взгляни. – Кид указал пальцем в бешеное небо.

Как раньше лицо Кида на мерцающем экране в Исходной пещере, я увидел теперь в кипении облаков равнину, охваченную проволочной изгородью (Клетка?). Внутри подымалась какая-то длинная игла, вся обросшая опорами и тросами. Какого она размера, я понял, когда разглядел, что каменные блоки у изгороди – это дома, а точки, мельтешащие возле, – люди.