Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

– Откуда это известно, что он не примыкает? У вас в Брэннинге оргии разве не в новолуние бывают?

Паук рассмеялся:

– Да, но они превратились в довольно формальную процедуру. Оплодотворение происходит искусственно. Торжественная передача семени – всегда большое событие, особенно если мужчина из влиятельной семьи.

– Как-то это без души.

– Да. Зато действенно. Когда в городе больше миллиона человек, нельзя, как у вас в деревне, выключить свет, чтобы люди бегали по улицам. Пробовали пару раз, когда Брэннинг был много меньше, но и тогда…

– Больше миллиона? В Брэннинге-у-моря?

– По последней переписи, три миллиона шестьсот пятьдесят тысяч.

Я присвистнул:

– Немало.

– Так много, что ты и представить себе не можешь.

Я оглядел драконье стадо: всего-то пара сотен.

– И кому охота участвовать в оргии искусственного осеменения?

– В больших сообществах это необходимо. Пока генофонд не стабилизируется, гены нужно смешивать, смешивать и смешивать. Но мы всё больше сбиваемся в семьи, особенно в больших городах. А как сделать, чтобы каждая пара имела только по одному общему ребенку? В какой-нибудь захолустной деревушке ночь разгула – и все снова перемешалось. В Брэннинге приходится действовать математически. И сейчас уже есть семьи, которые спят и видят завести второго общего ребенка. И вот, Одноглаз живет в Брэннинге, никого не трогает, но по временам говорит большим людям очень опасные вещи. Он не по зубам даже Киду, он из уважаемой семьи, но он избегает наших ритуалов, – отношение к нему, мягко сказать, непростое. Считается, что он такой из-за партеногенеза.

– Ну, на партеногенез даже у нас смотрят косо. У Одноглаза набор генов одинаковый с его матерью. Куда это годится? Если все так начнут, мы скоро вернемся в Великий Рок и Великий Ролл.

– Ты говоришь сейчас, как надутые идиоты в Брэннинге.

– То есть? Как учили, так и говорю…

– А ты думай больше. Каждый раз, что ты это повторяешь, Одноглаз на шаг ближе к смерти.

– Как это?

– Одноглаза уже пытались убить. Потому его и отослали из Брэннинга.

– Но… Зачем же он тогда возвращается?

– Он так решил. – Паук пожал плечами. – Насильно не остановишь.

– Гм. По твоим рассказам, Паук, Брэннинг выходит так себе местечко. Толпа народу, и половина сумасшедшие, даже оргию устроить не могут. – Я взял клинок: – Нет у меня времени на всю эту дурь.

Музыка Паука тосковала, и я принялся выдувать легкие пересвисты.

– Лоби…

Я обернулся.

– Начинаются нехорошие дела. У предыдущей расы это уже было. Многие из нас беспокоятся. Сохранились легенды, как это началось и чем закончилось. Это может быть очень серьезно, мы все можем попасть под удар.

– Меня воротит уже от их легенд! Мы не они. Мы новые. У нас всё снова́: этот мир и эта жизнь. Я знаю про Ло Орфея и Ло Ринго. Я должен найти Фризу. Больше ни про кого знать не хочу.

– Лоби…

– Ни про кого. – Я высвистнул резкую ноту. – Буди пастухов, Паук. Пора тебе гнать ящеров.

Я подхлестнул Скакуна. Паук больше не звал меня.

Солнце еще не вошло в зенит, а острый край Мегаполиса уже рассек горизонт. Я орудовал кнутом на спадающей жаре и в такт щелчкам перегонял в голове последние слова Одноглаза. Если смерти нет, как мне обрести Фризу? Если любовь явственна, мудра и смела, достаточно одной любви. Ла Уника поправила бы (драконы валко гребут по песку, дорываясь до лесистых холмов): «нет смерти, есть только ритм». Когда пески за спиной покраснели, а драконы почуяли под лапами твердое и ускорились, я взял мачете и заиграл. Мегаполис остался позади.

Драконы скачками неслись по дроковым кустам. Меж холмов вился ручей, и зверюги останавливались бултыхнуть в него морду, скребли задними лапами берег, из-под травы и песка обнажая черную землю. Волночки плескались им в колени, а они драли с корнем зеленую водяную чуму и мутили воду. На ветке покачивалась муха, приглаживала сплюснутую призму крыла (с мою ступню крылышко) и думала линейную, членистоногую музыку. Я сыграл мухе ее мелодию. Муха повернула ко мне красный шар глаза и прошептала удивленную похвалу. Драконы закидывали голову и бурлили водой в глотках. Смерти нет. Есть только музыка.