Игорь Демин - Кнут

Размышления прервал возглас товарища, указывающего на полосу густого, жмущегося к земле дыма. До поселка уже рукой подать и можно не сомневаться — горело там.

Торопливо миновали последний пригорок, вышли к поселку, присмотрелись. Полыхало в нескольких местах. Вот только ни сирены пожарной машины, ни громкоголосой суеты, которая сопровождала каждое подобное происшествие, слышно не было. Только огонь, странная для сельского утра тишина, и доносящиеся отовсюду громкие тревожные крики перепуганных домашних животных: коров, свиней и кур.

Окончательно испуганные чередой странных событий, на улицы выходить не стали. Пошли огородами, осторожно вглядываясь в темные окна домов, стараясь высмотреть хотя бы одного человека. В воображении Никиты совершенно некстати всплыли сцены из «Улицы младшего сына».

Дима резко взмахнул рукой.

— Стой.

Никита уже увидел сам.

— Дядька Василий! Пошли, спросим!

— Тише ты, дурак!

Не то, чтобы в поселке все знали друг друга. Но на своей и парочке соседних улиц редко встретишь незнакомого человека. Василий же был из тех мужиков, которых по имени знает едва ли не весь поселок. Каждое его появление на улице сопровождалось маленьким шоу, из небольших добродушных шуточек, экспрессивных радостных приветствий и бесконечных разговоров по душам, которых удостаивался каждый встреченный мало–мальски знакомый человек. Дядю Васю любили за искренность, общительность, веселый нрав и, что не менее важно, домовитость и смекалистость. А еще у него был собственный трактор, и это автоматически делало его одним из самых популярных людей в поселке.

Сейчас, когда в Октябрьском полыхали пожары, трудолюбивый отзывчивый Василий мог быть где угодно, но только не в своем огороде. Его легко представить на передовице следующего номера муниципальной газеты с подписью: «Он спас из огня старушку, ребенка, волка и трех поросят», — но никак не среди тех людей, которые равнодушно смотрят на чужое горе.

Однако, дядя Вася был здесь, в своем дворе. Крутился возле курятника, высматривал что–то, беспорядочно ощупывал стены, словно забыл, где находится вход. Нашел, но вместо того, чтобы открыть небольшой засов, начал ломиться, старался выбить дверь или разломать доски.

Прячась за кустами, парни подошли ближе. Страх увидеть в знакомом человеке такого же безумца, как те, у озера, боролся с любопытством и желанием поскорее получить помощь.

— Дим…

— Чего?

— Он весь в крови…

Стало видно, что лицо и футболка дяди Васи все в багровых следах. Как будто специально обливался.

Долго гадать, где так изгваздался весельчак–тракторист, не пришлось. Потревоженный неловкими движениями засов откинулся, и в дверь ринулись куры, неуклюже взлетали, тыркались прямо в хозяина, старались проскользнуть между ног.

Удивительно точным быстрым движением, совсем не похожим на прежние суетливые потуги открыть дверь, хозяин двора поймал сразу двух птиц и тут же откусил одной из них голову. Кровь брызнула из разорванной шеи, и Василий жадно впился в нее, заталкивал обезглавленную тушку в набитый рот, обливался, пачкался и громко удовлетворенно урчал.

Никита застыл, пораженный, и очнулся, только когда пожиратель куриц повернулся в их сторону и насторожился, явно углядев новую добычу.

— Дим, бежим… — прошептал мальчишка, дернул товарища за рукав, но Дима не двигался, заворожено глядя на кровавое пиршество.

— Диииим!

Никита потащил товарища силой, и тот, стряхнув морок, побежал вслед.

Убегали не оглядываясь. Сначала сквозь кусты, опасаясь погони. Потом вышли на плутавшую по задам заросшую дорогу. Так быстрее. В душе разрастался новый страх, гораздо сильнее и тревожнее прежнего. Переживать за собственную судьбу — много мужественности не надо. Другое дело, бояться за близкого человека. Дома родители. И что там с ними, не хотелось думать.

Притормозили только раз, заметив сквозь высокий редкий забор одного из огородов припавшую к земле, между ровных рядов картофельной ботвы, человеческую фигуру. Пригляделись, и припустили еще быстрее. Бабка Рима, несмотря на преклонный возраст до сих пор работавшая школьным библиотекарем, остервенено работая руками и ртом, отрывала куски с шеи лежащего на земле собственного мужа.

Остановились только у своих задов. Встали, переглянулись, молча помялись. Страшились сказать друг другу то, что давно вертелось на языке. Неожиданно взгляд Димы прояснился.